Муха

Направив взор в ту сторону, откуда появился олень, я заметил человека. Дабы подчеркнуть своё намерение, он красноречиво потряс ружьём над головой, призывая меня отойти. Я отрицательно покачал головой, и, обойдя оленя, загородил его собой. Так мы и шли до самой истопки43: охотник, олень, воробьи, что вприпрыжку увязалось за нами, и я. Ловец44, который не решился стрелять вблизи жилья, наконец отстал, а олень, почти не сбившись с шага, сам зашёл во двор. Из деликатности, по-прежнему не глядя на него, я открыл дверь сарая, разгрёб сено, и, не навязывая своё общество, ушёл в избу. Олень гостил у меня до следующего дня, и исчез, едва следы охотника слегка замыло простывшей к утру росой.

После того случая, олень неизменно сопровождал меня во время прогулок. Он недалеко и недолго парил над землёй впереди, словно указывая верный путь, а потом останавливался и поджидал, обернув ко мне мощную шею, доставляя45 возможность сократить расстояние между нами, и заодно полюбоваться собой. Мы оба делали это, – скрадывая различия, выставляли напоказ то, что сближало нас, – любовь к лесу, не как к пристанищу, но к миру, наполненному жизнью, а не местом, в котором добывают шкуры для пальто.

Победа

– Хватит! Поздно уже! Пора домой! Простудишься!

– Ну, мамочка, ну, пожалуйста, я только ещё один разочек! Последний-препоследний!

Кованные санки тяжелы, и, стоит чуть остановиться, больно бьют о щиколотку, но ты тянешь их в горку, так как снова хочешь ощутить звёздный ветер навстречу, что дразнит и трогает лицо колючими ладонями. Полозья цепляются за вмёрзший в землю камешек, и ты летишь кубарем, сбивая лыжников. Они тоже падают, кружа за тобой к подножию горы, и лежат там в сугробе, шмыгая красными носами, поджидая, пока поверх навалится куча-мала. И ты хохочешь, звонко и счастливо, и все смеются вместе с тобой, растирая горячий снег по холодным щекам.

То – было. То было детство. И почему никто не сказал тогда, что оно, словно ветрянка, пройдёт, не оставив следа. Разве что пару незаметных ямочек, в известном одному тебе месте, что по сию пору дают знать о себе.

Старшая сестра, брат и я ведём себя нынче смирно, не дерёмся из-за красок, не шалим. Палец брата, который я прокусил на днях от того, что мы с ним не поделили кусок пластилина нужного тёмно-зелёного цвета, уже немного зажил. Сегодня четверг и дед поехал на правый берег, в город, чтобы купить баллончики для сифона. В оплётке блестящей серебристой проволоки, он вызывает такие же чувства, как день рождения и новый год вместе взятые.

Бабушка стряпает большой обед на тесной, почти игрушечной кухне, а мы сидим, чинно поджидаем деда, заплетая в косички бахрому чёрной, вышитой золотом скатерти, и даже не клянчим у бабушки пожевать сырого теста. Заслышав возню ключом в замке входной двери, мы, каждый на своём стуле, принимаемся ёрзать от нетерпения, но хорошо знаем, что деду показывать этого нельзя никак. Увидит – придётся ждать дольше. Дед степенно выгружает покупки, среди них – коробка баллончиков с углекислым газом. Бабушка убирает со стола чёрную скатерть, расстилает белую, расставляет приборы, водружает супницу, тарелки и тарелочки, соусницу, менажницу… О! Да что же так долго-то! Но ведь после ещё и сам обед!

– Дети! Мыть руки! Осторожно! Несу горячее! – Кричит из кухни бабушка.

Отобедав, дед дожидается, пока уберут со стола посуду, и после, наконец-то! – просит бабушку принести ТЕ бокалы. «Ну, ты знаешь», – Торжественно кивает он. Бабушка расставляет перед каждым из нас по пузатому полулитровому высокому стеклянному сосуду на низкой дутой ножке. Синие широкие полосы и широкая же лента позолоты по краю, – они больше похожи на вазоны, чем на чаши для питья, но… какая разница?!

Дед заполняет сифон водой, устанавливает капсюль углекислоты в гнездо и принимается вкручивать его. Мы слышим шипение и многозначительно молчим. Дождались! Дед окидывает нас взглядом и спрашивает: «Кому первому?» Честное слово, я уже не помню, кто получал свою порцию в первую очередь, но то, как лилась и шуршала вспененная вода, каким фейерверком, салютом звучала она в носу, в горле, в животе… Водопады радости накатывали один за одним, от этой остренькой, праздничной, газированной воды…

Кажется, словно это было вчера, – дед с улыбкой глядит в наши осоловелые, слезящиеся от пузырьков газа глаза, сипло смеётся и, будто фокусник, выуживает откуда-то из-за спины пластилин, каждому по коробке. Забыв о приличиях, мы накидываемся на него, как на добычу. В новой картонке всегда есть кусок нужного зелёного цвета, только из него можно лепить наши, советские танки, по другому – нечестно. Дед воевал в Великую Отечественную, был артиллеристом и дошёл до Берлина, но ни разу не попросил вылепить из пластилина пушку.

Ну, оно и верно, Победа – она ж одна на всех, как газировка из сифона, и выделяться тут совершенно не к чему.

Грибное