Муха, или Шведский брак по-русски

— Что «да и»?

— Я тут поразмышляла… Такого, как Петя, это приключение вряд ли испортит. Даже полезно ему.

— Что ты говоришь! Полезно!

— Да. Для… этого… для самоутверждения.

— Да-а-а, умом вас не понять. Ты ж сама, сама, как только про их с Васькой шведский заговор узнала, сама первая переполошилась. Забыла?

— Шведский заговор — это был бы разврат.

— А через дорогу бегать — не разврат?

— Он никуда не бегал. Тут ничего наперёд не просчитывалось, баш на баш любовь не менялась. И Петя не виноват.

— Матерь божия! Вы тут все подельнички, я вижу. А если шибко понравится ему вот так «самоутверждаться»?

— Вот этого уже допускать нельзя. Но хворостина не метод.

— А что тогда метод?

— Полезь на чердак. Там под старыми досками ружьё лежит. Много лет уже.

— Откуда у нас ружьё? — насторожённо приложила руку к груди Валя.

— От твоего отца-стервеца осталось. Я не выбросила. Но боевых патронов не держу. Только холостые.

Валентина ахнула:

— Значит, эта твоя история про двух друзей, жену и ружьё… это не выдумка что ли?

— Нет, Валя, не выдумка. Я его, стервеца, до сих пор люблю. И виню себя за его смерть на болоте.

— Себя винишь? — снова поразилась Валя. — Он же подлецом первостатейным оказался!

— По жизни подлецом он всё-таки не был. Да, смерзавничал один раз. Кто его знает, что у него тогда в голове сверкнуло. Под влияние дружка попал, смалодушничал. Человек иногда сам про себя не ведает. Но если бы я знать могла, чем дело обернётся, я бы его тысячу раз простила. Тысячу раз. Нельзя, чтобы у человека выхода не оставалось. Вот так-то, Валюша.

Валя подошла к матери и обняла её.

Потом Валя нашла ружьё на чердаке. Спустившись вниз, молча вытирала его от пыли. Мария Семёновна сидела рядом.

— А патроны в кладовке, слева, за банками с вареньем, в серой картонной коробочке — сообщила она. — Пужани его так, чтоб запомнил надолго.

Когда Петя пришёл домой, его ждал вкусный ужин. Но не сразу. Валя отослала Петю в баню, искупаться.

— Вот, возьми свежие трусы и майку. А я пока постель чистыми простынями застелю.

— Дак вчера ж вроде всё меняли, Валюш. Праздник, что ль, какой?

— Так бывает в двух случаях, Петя, — загадочно ответила Валя. — Когда праздник. И когда корабль тонет.

Вот, блин, загадками говорит. Петя посмотрел на тёщу. Мария Семёновна сквозь очки с толстыми, выпуклыми линзами, спокойно разглядывала какой-то журнал. Петя улыбнулся. Сюрприз какой-то.

Все вместе провели хороший, спокойный вечер у телевизора. Смотрели иностранный фильм — на экране бегала растрёпанная заграничная баба с ружьём и целилась в прятавшегося от неё мужика. Мария Семёновна прямо пугалась, а Петя с Валей посмеивались и переглядывались.

— Да это ж не по правде, мама, — сказал Петя. — Выдумка. Выдумывают всякую хренотень эти сценаристы с режиссёрами. И бабки лопатой гребут.

И Петя приобнял Валентину, легонько, но крепко потряс руками за плечи — ух, мол, моя золотая! — и поцеловал в щёку. Петя, как всегда, ждал сладкого продолжения в спальне, которое полагалось несколько позднее.

«Такое ощущение, что сегодня в спальне Валюха мне сюрприз преподнесёт. Видать, наконец, решилась проявить изобретательность в постели. Ну что ж, давно, давно пора. Муж ведь, а не бродяга случайный. Кто ж мужа ублажить должен, как не жена родная, да так, чтоб он себя не помнил?»

Такие мысли бродили в голове у Пети. От предвкушения он прямо вздохнул с дрожью в груди.

И этот час наступил. Когда Валя вошла, Петька, лежавший в постели уже обнажённый (какие там трусы, какая майка!), по привычке, без всякого там «Якова» откинул лёгкое одеяло в сторону:

— Иди сюда, моя принцесса.

— Сейчас, — ласково ответила Валя. Достала из кармана халата два охотничьих патрона и осторожно поставили их донышками на полированную тумбочку.

— О! — коротко хохотнул Петя. — На охоту собралась? На какого зверя, Валёнчик?

— Сейчас узнаешь.

Подошла к шифоньеру, открыла створку, вытащила оттуда двустволку, переломила ствол и вогнала в отверстия два патрона.

— Эй, баба, откуда ружьё?

— Сказано — примак. Ты, Петя, на наш чердак ленился лазить. Оно там много лет лежало. Ждало.

— Чего ждало, Валюш?

Петька быстренько ерзанул задом назад по постели, встревожено сел почти у спинки кровати.

— Валюш, с ружьём шутки плохи.

— А я, Петя, и не шучу. — Валя направила ствол на Петьку. — Задницей ко мне развернись.

— Да ни за что не развернусь. Зачем она тебе?

— Муху из неё выбивать буду.

— Ты что, спятила? Кина насмотрелась? Какую муху, Валюш?

— Про которую Федька-гармонист любит петь. Неужели не слыхал? «Муха в заднице сидит, муха мной руководит». Это разве не про вас, кобелей?

— Может, она у Федьки там застряла, а у меня нет, Валюш.

— Да? А к Любке в постель тебе кто вожжи дёргал?

«Ёлки-палки! Валя всё-таки узнала», — пронеслось в голове у Петьки. Он побледнел и словно онемел. Глядел на Валю во все глаза.

— Ишь, бледненький какой стал! Глазками лупает. И примолк сразу. Язычок проглотил?

Петька молчал.

— Онемел что ли?

Петька утвердительно кивнул головой.

— Не хочешь разворачиваться?

Петька отрицательно качнул головой.

- Тогда я тебе твоего шведа отстрелю.