Читаем Муха, или Шведский брак по-русски полностью

Муха, или Шведский брак по-русски

Дома в это время Петя действительно, выдвинув ящик комода, рылся в куче разномастных стираных носков, рассматривал их, изучал дырки, подыскивал пару, чтобы надеть. Кажется, подыскал. Потом надел носки и, увидев, что на одном дыра оказалась сбоку, перекрутил его так, чтобы она скрылась на подошве. Остался доволен.

Валя, между тем, на улице продолжала:

— Я, говорит, их так перекручиваю, чтоб дырки на пол смотрели… Вот что с ним, упёртым, делать? Куча ж новых носков в комоде!

Подруги глянули друг на дружку и от души засмеялись.

Тут они сначала услышали, потом увидели вывернувшую из-за угла толпу гикающих ряженых — под чертей, зверей и цыган. В отличие от подруг, всю эту размалёванную, раскрашенную публику в вывернутых наизнанку шубах и других странных нарядах, грязь и жижица под ногами совершенно не интересовали. Притоптывая и прихлопывая под заливистую гармонь, ряженые медленно приближались.

— Батюшки, это что такое? — остановилась Люба.

Но Валя схватила её за руку и потащила в сторону:

— Скорей, скорей, а то нас сейчас либо водой обольют, либо другую пакость устроят. И взятки с них будут гладки!

Ряженые остановились возле одного из домов, стали шуметь, свистеть, раскачивать запертые ворота.

Люба с Валей оказались на другой стороне улицы.

— Да что происходит-то?

— Это «куры», — сказала Люба.

— Куры?

— Так у нас третий день свадьбы называется — куры. Когда гостям есть уже нечего, а выпивка осталась. Во дворах кур ловят на котёл, и вообще, гребут что ни попадя — за пару рюмочек для хозяев и приглашение.

— Ко всем, что ли, без разбору ломятся? — поразилась Люба.

— Считается, что только к родне жениха и невесты. Но могут «наказать» и тех гостей, которые не досидели до конца свадьбы. Или случайных встречных, таких, вот, дурочек, как мы с тобой.

Ряженые уже раскрыли настежь ворота, ввалились во двор, кто-то полез в курятник, кто-то выводил из дома под руки «провинившихся» хозяина с хозяйкой («провинившиеся», правда, сами покатывались со смеху). Их уложили на две двухколёсные тачки, сделали им «операцию» — разбили над ними молотком старый ржавый чугунок — и давай катать в развод кругами по двору, выделывая «восьмерки», как фигуристы парного катания, изображающие встречу и разлуку. Хозяйка истошно вопила со своей тачки.

Подруги, скривив в усмешке рты, наблюдали за этим действом — экзотическим для Любы и привычным для Вали. Глядь — а ряженые уже и к ним направились.

— Всё, прощай колбаса, — сказала Валя. Из её сумки торчала палка варёнки. — Убегать — ещё хуже, догонят и уж точно грязью измажут.

Ряженые быстро обступили подруг. Страшненький, пучеглазенький гармонист в вывернутой наизнанку шубе, притоптывая и растягивая гармонь, выдал частушку:

Муха в заднице сидить, Муха мной руководить. Дернить слева — я у Маши, Справа дёрнить — у Наташи!

Люба в лёгком ужасе закрыла рукой рот. Такого «художественной самодеятельности» она не ожидала.

- Бесстыдник ты, Федька, — беззлобно покачала головой Валя. — Сам сочинил? Из личного опыта?

— Ну! Моя новая произведения. Её у нас ишо не все слыхали.

— А если жёнке расскажу?

— Не-а, не расскажешь! Не посмеешь. Отдай колбасу, не то ишо не то спою.

Он развернул гармошку:

Нам с соседским, эх, Митрохой Захотелось вдруг гороху…

— На! — Валя быстро бросила колбасу в сторону гармониста. Её на лету весело подхватил один из его ряженых «помощников». — Проваливайте!

Ряженые с достоинством склонили головы — в знак благодарности — и тут же развернулись. Валя с Любой их больше не интересовали.

— И много тут таких поэтов-песенников? — спросила Люба. — С личным опытом?

— Ой, не воспринимай серьёзно. Всё ж понарошке.

— Ага, понарошке! — почему- то не поверила Люба.

— Это наше шведянское народное творчество, — продолжала Валя.- Ну, немножко некультурное, это да. Народ оттягивается, шалит слегка. Давай простим их, неотёсанных, а? Нашему шведянскому населению без придури жить скучно будет.

— Давай, — согласилась Люба.

Подруги подошли к зданию поселкового медпункта, у которого, держась одной рукой за ухо, их поджидал щупленький, небольшого роста, мужичок.

— Здрасьте, — сказал он, морщась.

Валя покачала головой:

— Вот как, Тимофей, тебя достало, даже в перерыв прибегаешь. Сам виноват, тянул до последнего. Что за народ!

— Да я кругом виноват, — почему-то обречённо махнул свободной рукой Тимофей.

Открыли запертую дверь, зашли.

— Сегодня Вам укол и электрофорез, — сказала Люба Тимофею.

— В кабинку и на кушетку! — скомандовала Валя. — Сейчас со шприцем приду.

Обе они облачились в белые медицинские халаты и подошли к раковине. Открыли кран с водой.

— Это ж его жена была, — сообщила Валя, намыливая руки.

— Кто? — Люба взяла мыло у Вали, стала тоже мыть руки.