- Дело в том, что в свете только что полученной мною информации никаких розовых алмазов в этой штольне быть не должно. Также, как голубых, в крапинку, в полоску и звездочку. Сом Никитин все придумал. Сами посудите, разве мог человек, в семидесятых годах наткнувшийся в этой штольне на кимберлитовую трубку, набитую розовыми каратами, удивиться, увидев в этой чертовой бомбе всего несколько алмазов? До того удивиться, что пойти на воровство и на воровство, сопряженное с огромным риском для здоровья, для всех пьяниц драгоценного? Конечно, нет! И из всего этого следует, что, либо я плохо понял его записку, либо записка была намеренно дезинформирующей, либо...
- А что в ней было написано? - перебил меня Кучкин.
- "Когда у тебя работал, подлянку спорол и до смерти мучился, - начал я цитировать запавшие в память строки. - Поэтому вспомни, где я грязь топтал, и все поймешь. Стекляшки лучше колоть - на фиг тебе неприятности на пустой желудок?"
- И какой ты вывод сделал из этой галиматьи? - спросил Веретенников, зевая (зевота - первый признак недостатка кислорода).
- Я подумал, что трубка взрыва локализуется в пятой штольне, ведь он именно в ней грязь рудничную топтал...
- Записку эту я писала, - бросила Синичкина, доставая из косметички зеркальце.
- Ты? - удивился я.
- Да, я, - подтвердила девушка, внимательно рассматривая в зеркальце свой подбитый глаз. - Исходя из общих соображений и некоторой информации, полученной от Саши Никитина.
- Писала, комкала, в ведро помойное бросала?
- Да. Дело в том, что твой Сашенька Никитин был в легкой форме болен белой горячкой, а также психозом Корсакова. И когда он эту рассечку... ну как ее...
- Документировал, - подсказал я.
- Да, рассечку документировал и увидел в голубоватой породе розовый алмаз, да несколько красных прозрачных гранатов...
- Пиропов, - уточнил я.
- Да, пиропов... Так вот, когда он их увидел, он сам себе не поверил. И поэтому никому не сказал и в журнале...
- Документации, - опять подсказал я.
- Да, в журнале документации ничего не написал и не зарисовал, точнее, записал и зарисовал совсем другое. Понимаешь, он за день до этого русалку с козлиными рогами увидел... Русоволосую, с фонарем под глазом и папироской во рту. Плюс наколка синяя "Трахни меня, милый!" на плече. Пришел после работы в свою палатку, выпил пару кружек браги, она всегда у него в армейской фляге за буржуйкой стояла, и только хотел спать залечь, глядь, а русалка на его кровати лежит, пальчиком указательным в плечико свое с наколкой тычет... Ну, он и побежал в соседнюю палатку к буровикам, привел их десяток, а они его на смех подняли, "Совсем ты, Сом, белый стал, совсем! - говорить начали. - Пора тебя в рубашку смирительную заворачивать и в психушку везти". Ну, Сашеньке пришлось сказать, что пошутил он... На следующий день эта история до тебя дошла, помнишь, наверное.
- Помню, как же, - улыбнулся я. - Я еще медсестру к нему послал, чтобы освидетельствовала. Она смотрела и сказала, что delirium tremens у Cома в полном разгаре.
- После этого освидетельствования возненавидел он тебя... - проговорила Синичкина.
- Возненавидел, возненавидел! - вскричал я, готовый говорить о чем угодно, лишь бы не думать о заминированной Москве. - А ты знаешь, что за три месяца до этого приехал с вахтой один такой горнорабочий, весь "белый", глаза круглые, хотя божился, что адекватный, ну, я его и послал на четвертую штольню пробоотборщиком. И он пошел. Последний раз его там, внизу, у первой штольни видели. Канавщики у зарядной будки чай пили, он подошел, смотрит кружка лишняя стоит. Схватил, выпил мигом, похвалил: "Крепко завариваете!" и ушел по тропе, руки за спину заложив, весь философский такой. А канавщики чуть чаями своими не поперхнулись - в той кружке солярка была, костер ею разжигали.
Потом горноспасатели искали этого гада по всем штольням, не нашли, всех геологов со срочных работ сняли, мы две недели в радиусе пятнадцати километров каждую сурочью нору обшаривали, на хребте Гиссарском труп таджика нашли, убитого в чабанской междоусобице, а его и след простыл. Так что к белогорячечным у меня особое отношение сформировалось...
- Ну ладно, ладно! Раскипятился, начальник, - успокоила меня Синичкина. - В общем, Сом своим глазам не поверил, никому не сказал, да и вообще все сделал, чтобы этот штрек по-быстрому закрестили...
- А когда алмазы эти на Поварской увидел, - продолжил за нее Веретенников, - понял, что не белая горячка их ему впервые визуализировала...
- Да, видимо, так, - согласилась Синичкина. - Понял, что алмазы, которые он в этой штольне видел самые, что ни есть настоящие.
- А зачем ты мне это письмо написала? - спросил я, поразмыслив и придя к мнению, что объяснение Анастасии в принципе безупречно.