Мухобойка, соль и лошадь-качалка

– Вот где подлинная скромность. – Совершенно искренне ответил на это художник. – Впрочем, я не осмелюсь раскрывать все тайные и явные таланты этого человека! Скажу только, что несколько лет назад Даниил Владимирович буквально спас меня! Не хочу вспоминать ту историю, достаточно того, что я уважаю его всей своей душой! Кроме того, господин Гирс обладает уникальным вкусом, тонко чувствует прекрасное!

– Вы коллекционер? – насторожился Олег Дудкин.

– Я? – задумчиво переспросил Даниил, подняв бровь, с сомнением в голосе нехотя согласился. – Пожалуй, что коллекционер!

– Что вы собираете? – тут же насел на него Дудкин.

– Истории! – вместо Гирса ответил Аполлинарий. Опять почему-то рассмеялся, будто хорошей шутке. – Человеческие истории! И фарфор. Его небольшая коллекция просто бесподобна!

Дудкин быстро переглянулся с Антоном Гириным, оба многозначно кивнули головой.

– Вы разрешите позднее показать вам кое-что? Невероятная вещица! – вкрадчиво поинтересовался Антон у молчаливого гостя, который снова склонился над шахматной доской.

– Будьте так любезны. – Ответил на это Гирс, и Гирин удовлетворенно откинулся на спинку стула.

– Сначала мне покажи! – насмешливо попросила галериста маленькая круглая дама с шикарным декольте, обтянутая тонким золотым платьем. До сих пор она и ее спутник, бородач в светлом мятом костюме, не вступали в общую беседу. Сияющая золотом дама и бородатый дядька играли в карты за круглым столом с изогнутыми ножками. – Сначала я посмотрю на твою вещицу, чтобы не пришлось краснеть перед серьезным покупателем.

– Ты еще жива, Татуся? – в притворном изумлении повернулся к ней Гирин, ехидно усмехнулся. – Все зарабатываешь свой нелегкий хлеб критическими статейками?

– Да! – дама подняла вверх выщипанные накрашенные брови. – И, как видишь, на жизнь не жалуюсь!

– Тата Миронова! Гроза злодеев от искусства! Непримиримый враг пошлости и безвкусия! – Аполлинарий прошел через всю комнату, для того, чтобы поцеловать даме руку. Тата руку для лобызания предоставила с удовольствием, блеснув россыпью драгоценных камней, вставленных в перстни. – Ты не только мой бессменный администратор, но и выдающийся искусствовед!

– Аполлоша! – отнимая руку, воскликнула Тата. – Ты всегда смотришь на мир сквозь розовые очки! Должен же кто-то вести тебя через тернии!

– Пока ты рядом, я сплю спокойно! – громогласно признался художник и перенес свое внимание на строгого бородача, озадаченно изучающего свои карты. – А это мой давний доверенный друг – Сергей Парамонов. Волшебник, посланный мне Богом.

– Аполлинарий Федорович! – мягко возразил ему на это Парамонов. – В моей работе нет никакого волшебства! Есть только безграничное терпение!

– Именно это я и имел в виду! – церемонно поклонился бородатому игроку художник, после чего вернулся к своему креслу. Но не сел, а только обошел его и облокотился на лаковую крышку черного рояля. – Я собрал вас всех сегодня для того, чтобы сказать вам, как безмерно я вас люблю! Я хочу, чтобы завтра – перед открытием моей выставки вы первые увидели то, чего еще никто не видел! Я хочу, чтобы вы знали, насколько вы все были мне дороги все это время.

– От твоих слов, Аполлоша, у меня по телу бегут марашки! – призналась модель и спортсменка Рина. – Ты будто прощаешься с нами!

– Какая страшная мысль! – притворно испугалась поэтическая Дельфина. – Я сейчас же уйду!

– Никто сегодня не уйдет! – фальцетом рассмеялся художник. – Сегодня вы все – мои гости! И прощаюсь я не с вами, а с большим этапом моей жизни! После этой выставки я оставляю живопись, ухожу из искусства и начинаю писать серию книг о своей жизни.

В зале все окаменели. Прижала ладонь к губам поэтическая Дельфина, уронил карты на стол бородатый Парамонов, Тата тоненько вскрикнула, Гирин и Дудкин снова переглянулись, Вадим поперхнулся клубникой….

– Ты шутишь? – округлила глаза Илона.

– Нисколько. – Серьезно ответил Аполлинарий. – Я оставляю искусство. Завтра же, перед началом выставки я зачитаю вам свое новое завещание, в котором я подробно распоряжаюсь своими картинами и своей деревянной армией.

Если бы сейчас вечернее синее небо, низко висящее над домом художника, упало бы на крышу, гости поразились бы этому куда меньше, чем последним словам Аполлинария Федоровича Куцего.

Первым пришел в себя Вадим.

– А почему бы и нет? – нерешительно начал он. – Прекрасная идея! Я уверен, что это будут гениальные книги! Пусть все имеют возможность узнать, какой жизненный путь прошел наш светоч живописи!

– Надеюсь, он передумает. – С горечью в голосе прошептала Илона.

Бородатый Парамонов в замешательстве покачал головой:

– Боюсь, тебе будет трудно не писать картины. Творчество есть и будет для тебя не только работой, но и отдыхом. Возможностью «проветрить» душу….

– В тебе сейчас говорит психолог! – махнул на него рукой Аполлинарий. – Возможность «проветрить» душу у меня есть всегда, пока ты рядом! Но ты прав – сначала мне будет трудно без моих холстов и красок…. Но потом я привыкну, и мне станет легче. Пойми же, я не шутил в начале нашего разговора….