Мухосранские хроники

Взяла его за руку тонкими холодными пальцами и повела за собой, как малого дитятю. Знакомыми уже глухими подземными коридорами с мертвенным освещением, до самого тупика с кофейным автоматом, а оттуда сразу в комнату-пенал с двумя койками и столиком. На всем пути у Моисея не возникло ни тени желания затеять светскую беседу, да и Зиночка, как видно, не имела к тому настроения.

Капитан лежал в той же самой позе, что и в прошлый раз, лицом с непримиримым выражением в потолок, даже рук, похоже, не передвинул.

– Вот, – сказала Зиночка и присела на краешек соседней койки.

Сидеть ей было не слишком-то удобно: койка пустовала, белье с подушкой исчезло, а матрац, скатанный в рулон, лежал в изголовье.

– А куда подевался Кактус? – спросил было Сайкин, и сразу понял, каков будет ответ.

Зиночка тоже уловила его понимание и лишь едва заметно повела плечиком, затянутым в бежевую униформу. Теперь она взирала на Моисея с каким-то познавательным интересом, как ценитель экзотических насекомых наблюдает за вылуплением из кокона некой редкой разновидности тропической бабочки. То есть существо ты, конечно, диковинное и самобытное, но так или эдак торчать тебе на булавке в моей коллекции.

«И плевать», – подумал Сайкин.

Стараясь не придавать внимания вынужденному соседству, он извлек из пластикового пакета, который все это время соблюдал под мышкой, новенькую тельняшку размера «два икса-эль» с запасом.

– А у меня для вас подарок, – сказал он с неестественным добросердечием, обращаясь к Капитану.

Расправив тельняшку на руках, зачем-то потряс ею перед носом старика.

– Он за вами следит, – сказала Зина спокойно. – Глазами. Это странно. Что вы затеяли?

– Ничего особенного, – отвечал Моисей. – Я слышал, у этого человека была любимая вещь, которой вы его вынужденно лишили. Теперь я намерен минимизировать ущерб. Так вы мне поможете?

– Н-ну… наверное, – промямлила девушка, покидая свой пост.

Уверенными, давно и многократно отработанными движениями она придала слабому телу старика сидячую позу, подержала руки, пока Сайкин не слишком-то умело натягивал на них тельняшку, вдруг оказавшуюся чересчур просторной. Все свершилось очень скоро. Старик еще сидел, пока Моисей расправлял складки его нового наряда.

– Материал жестковат, – бормотал он извиняющимся тоном. – Но колоться вроде бы не должен…

– Тельняшки не колются, краснофлотец, – вдруг сказал Капитан надтреснутым голосом.

И сразу лег, протянувши руки вдоль тела и сомкнувши дряблые веки. Впервые за все это время выражение его губ смягчилось, из ожесточенного сделавшись умиротворенным.

– Это какое-то чудо? – спросила Зиночка шепотом.

* * *

Вечером того же дня Моисей Сайкин вновь собирался на тусовку, на сей раз не в медицинское сообщество, а скорее в богемное. В конце концов, даже в Мухосранске существовала своя богема, хотя, спору нет, не столь изысканная и эпатажная, как в крупных городах. Моисей был туда вхож. Так уж случилось, что его бывшая жена была поэтессой. Сам он в стихах не разбирался, но знающие люди говорили, что среди километров супружеской писанины нет-нет и попадались подлинные жемчуга. Которым в мухосранских эмпиреях, увы, затруднительно было подобрать подобающую огранку. Для расставания, впрочем, сыскались иные причины, более прозаического свойства. Тем не менее и после развода свое место в этой странноватой компании, носившей неформальное, с претензией на скрытые смыслы название «Эпический Консилиум», Моисей сохранил и раз в месяц появлялся, чтобы получить причитающуюся дозу творческого безумия. Как уже говорилось, он был чужд сколько-нибудь глубоких культурных исканий, но слыл квалифицированным потребителем и даже эстетом, что ни в коей мере не соответствовало действительности. В этом окружении Сайкин и под страхом смертной казни не сознался бы, что перед сном читает Дэна Брауна, считает Сафронова художником, а для приведения себя в рабочее состояние слушает Ace of Base.

В седьмом часу вечера он вышел из подъезда, пересек дворик, и уже при выходе на Староархиерейку на его локте повисла дева Женевьева.

– Что, не ждали? – осведомилась она с веселым интересом.

– Тебе как – чтобы честно или чтобы приятно? – парировал он.

– Картина Репина, – хихикнула девица.

– Какая картина? – потерялся Моисей, ошеломленный ее напором. – Какого Репина?

– Художник такой, – охотно пояснила Женевьева. – Илья Ефимович. У него есть картина «Не ждали».

– Вот как, – усмехнулся Моисей. – А ты у нас, стало быть, блудная дочь.

– Между прочим, – сообщила Женевьева с потешной серьезностью, – там нарисован блудный сын. Хотя вначале предполагалась блудная дочь.

– Откуда ты знаешь?

– Прочитала. Вы ведь не думаете, что я неграмотна?

Моисей предпринял слабую попытку стряхнуть девицу с руки, но та держалась крепко.

– Для начала я хотела бы поблагодарить за чай, пиццу и приют, – объявила она.

– Не за что, – сказал Моисей. – Ты, я вижу, помирилась с родителями?

– Это они со мной помирились. А еще я хочу вернуть то, что забрала. – Женевьева сунула ему тугой пластиковый пакет, внутри которого сухо шуршала фуфайка из умбрика.