Мухосранские хроники

Вергилин извлек из нагрудного кармана куртки очки в тонкой золотистой оправе и тщательно укрепил их на переносице. Это мгновенно преобразило его непримечательный облик, сообщив ему неожиданную основательность и сановитость. Сделалось совершенно очевидно, что такой человек не способен на розыгрыши, а если и наделен каким-то чувством юмора, то весьма специфическим и простому смертному труднодоступным. «Ведь я по-прежнему о нем ничего не знаю, – подумал Кармазин. – Только строю догадки. Что если в прошлом он был директором небольшого, но чрезвычайно значимого в рамках межотраслевой кооперации, заводика? Или заведовал лабораторией в научном учреждении, что оказалось смыто мутным половодьем новых времен? Или служил в компетентных органах… впрочем, эту возможность я, кажется, уже исследовал. Нешто спросить напрямую? Неудобно как-то…»

– Носорога видели многие, кто в то морозное утро спешил на работу или по каким иным бытовым надобностям, – веско промолвил Вергилин. – А городская газета опубликовала фотографии следов и комментарий главного научного консультанта нашего зоопарка. Так что сомневаться в реальности события не приходится.

– Как же он не замерз в такую пору? – спросил Кармазин отчаянным голосом.

– В нашем климатическом поясе январские морозы обычно не лютуют, – объяснил Вергилин. – И потом, это был шерстистый носорог.

– А, понятно, – сказал Кармазин, совершенно потерявшись. – И чем закончилось?

Вергилин пожал плечами.

– Чем обычно такие инциденты и заканчиваются, – проговорил он. – Открылась овощная лавка. Сердобольная публика скинулась на охапку зелени. Ну что там могло быть: салат, петрушка, сельдерей… какой-нибудь эстрагон. Животное с большой охотою схрумкало подношения, раскланялось с публикой и удалилось восвояси.

– Вы хотите сказать, – предположил Кармазин с видом полной покорности судьбе, – что прямо сейчас по городу может разгуливать реликтовый шерстистый носорог?!

– Нет, – твердо возразил Вергилин. – Такого я утверждать не стану. Ведь сейчас лето. Не самый комфортный сезон для шерстистых носорогов.

– И мамонтов, – иронически ввернул Кармазин.

– И мамонтов, – легко согласился Вергилин.

Они остановились возле углового здания, разумеется, двухэтажного, выкрашенного в бледно-голубой цвет, с металлическими козырьками над парадными подъездами, один из которых был наглухо забит корявыми досками, возле другого был изображен гималайский медведь с пивной кружкой, а сверху начертано было кривыми буквами: «Beer-лога», а также с неожиданно чистеньким почтовым ящиком, прямо над которым нависал, угрожающе скособочась, ветхий балкон. На перекрестке сиротливо торчал светофор, который по какой-то непонятной местной традиции не работал. Хотя и зачем ему было стараться? За все время, что они фланировали по этой улице с чудноватым названием, которое Кармазин безуспешно пытался удержать в памяти, им не встретилось ни одного транспортного средства, если не считать велосипедов, один из которых к тому же был трехколесный. Да и людей здесь было не в избытке, и все двигались частым шагом, имея вид самый озабоченный, словно старались как можно скорее покинуть эти места.

Большое серое животное с просторным кожистым воротником на шее, с двумя большими изогнутыми рогами на лбу и одним маленьким на рыле, точно так же мучительно размышляло, в какую сторону ему податься, только бы подальше отсюда. Чтобы как-то стимулировать мыслительные процессы, оно размеренно бодало бронированным лбом трепетавший от подобных проявлений симпатии светофор.

Кармазин застыл как вкопанный.

– Это же… – выдохнул он потрясенно.

– Ну да, – сказал Вергилин меланхолично. – Для трицератопсов сезон весьма подходящий.

Роман века

За окном день сменился вечером. После вечера, как и полагается, пришла ночь.

Как и вчера, как и месяц назад.

Кармазин этого не видел и не знал. Он жил растительной жизнью. Ел, когда хотелось. Спал, когда валился с ног. Бриться перестал вовсе. Умывался, когда вспоминал об этом. Как всякое уважающее себя растение, он подчинил свое существование единственной цели. Для растения такой целью было плодоношение. Для Кармазина – его роман.

Весь мир сосредоточился для него вокруг царапанной, вытертой до голого дерева поверхности письменного стола. Ток времени измерялся не вращением стрелок часов, которые по всей квартире давно встали, а убыванием стопки листов чистой бумаги и, соответственно, приростом стопки листов бумаги исписанной.

Когда у Кармазина кончилось курево, он бросил курить. Затем опустел холодильник, и он едва не бросил есть. Но на голодный желудок не думалось, не работалось, и Кармазин впервые за последние дни вышел на улицу за продуктами. Там он узнал, что настала осень. Поэтому, когда он вернулся за стол, осень настала и в его романе. Герои с героинями ходили по мокрому асфальту выдуманного Кармазиным города, прятались под зонтами, поднимали воротники и кляли непогоду.

Так вот, ночь уступила место рассвету. Кармазин дописал последнюю фразу и поставил последнюю точку. Откинулся на спинку стула и с треском потянулся.