Мухосранские хроники

В одной из комнат на Кармазина долго и молча смотрели, как на выходца с того света. Создавалось впечатление, что люди, обитавшие там, не понимали смысла обращенной к ним речи. Они слушали Кармазина, бессловесно переглядывались между собой, и в их затравленных взорах читался один немой вопрос: «Что этому человеку от нас нужно, почему он здесь, почему не уйдет и не оставит нас в покое?!» Не добившись от сидельцев из таинственной комнаты ни единого связного звукосочетания, кроме нелепых мычаний и всхрюкиваний, Кармазин потрясенно вышел в коридор и уже там прочел на дверной табличке надпись: «Плановый отдел». Постановив для себя прежде читать надписи, а уж потом травмировать занятых людей глупыми домогательствами, Кармазин медленно двинулся по устланному ковровой дорожкой коридору. В некоторых комнатах он вообще не находил никого. Табличка «Отдел художественной прозы» показалась ему наиболее притягательной. Он воспрял духом, расправил плечи, прочистил горло и потянул за дверную ручку.

Но дверь, обитая черным дерматином, не поддалась.

Озадаченный Кармазин подергал еще и только после пятой попытки, когда глаза привыкли к полумраку, рассмотрел подоткнутый под табличку бумажный листок с корявой почеркушкой: «Отдел закрыт – все ушли на свеклу».

В каком соответствии находились художественная проза и объявленный городскими властями месячник ударного труда в помощь отечественному сельхозпроизводителю, сложно было понять. Но это был удар.

Кармазин остолбенел перед дверью, разевая рот, будто рыба, которую дрессировали жить на суше. В отличие от рыбы, ему хотелось рычать от досады. Но до сотрясений воздуха не дошло. Когда к Кармазину вернулась способность трезво рассуждать, он пораскинул мозгами и сразу успокоился.

Во-первых, с чего он решил, что здесь его будут ждать с распростертыми объятиями? Что его визит важнее, чем свекла для города? Что эта ковровая дорожка раскатана специально к его приходу, а не подарена какими-нибудь шефами и потому ее не жаль топтать круглогодично, ибо подарят еще?

Во-вторых, свекла – это не навсегда. Ее можно убирать долго, ее можно вообще не убрать и погноить, но рано или поздно наступит день и час, когда с уборочной кампанией будет покончено. Всякое бывало, но никто еще не заставлял живых людей дергать свеклу в тридцатиградусные морозы, какими славилась зима в Мухосранске. Следовательно, заветный отдел неминуемо вернется с полей за рабочие столы, и уж тогда-то Кармазин осчастливит их своим опусом.

А в-третьих…

Что там будет в-третьих, Кармазин додумать не успел, ибо за черной дверью послышались шаги, в замке провернулся ключ, и сезам отворился. На пороге стояла очень худая, изможденная даже девушка в бежевом свитере и затертых джинсах, на ее измученном лице криво сидели толстенные очки, а в руке имела место грязная пересохшая джезва. Некоторое время автор и редактор молча смотрели друг на дружку. «Как один зверь смотрит на другого зверя», – совсем не к месту вспомнил Кармазин фразу из старого японского фильма, который назывался, кажется, «Легенда о динозавре»… Потом девушка переместила взгляд на Кармазинскую руку, которая медленно, очень медленно, невыносимо ме-е-едленно доставала из кармана флэшку с текстом романа, а Кармазин в свою очередь заглянул поверх ее головы в комнату. Он сразу понял, что ему при любых обстоятельствах здесь рады не будут: на стеллажах, на столах, на подоконниках, на полу – всюду громоздились десятки, сотни, горы книжек с содранными обложками, похожих на неряшливо освежеванные трупы.

– Что у вас? – печально спросила девушка.

– Роман, – жалко промямлил Кармазин.

– «Война и мир»? – осведомилась девушка серьезно. – В четырех книгах?

– В трех, – пробормотал деморализованный Кармазин.

– Так, – сказала девушка и закашлялась.

Пока ее обуревал приступ, пока она содрогалась телом, шмыгала носом, сморкалась и вытирала слезы, Кармазин думал только о том, что он законченый негодяй, требующий от человека невозможного. А у нее, может быть, туберкулез в последней стадии. Ее даже на свеклу не взяли.

– Вы член литобъединения? – спросила девушка задушенным голосом.

– Н-н-да…

– Отзыв есть?

– Д-д-нет…

– У нас так не положено. Если вы член, то произведение должно быть обсуждено на литобъединении. Впрочем, вы можете пустить все это, – она крутанула джезвой, воспроизведя ею бесформенные очертания авоськи, – самотеком. По электронной почте, с синопсисом и аннотацией. Но тогда придется ждать и ждать. В порядке живой очереди. И к самотеку у нас несколько особое отношение… Что, станете ждать?

Кармазин совершил жалкое, ничего конкретно не означавшее движение плечами. Девушка хмыкнула, вернулась в пустую комнату и взяла телефонную трубку.

– Омар Хаимович? – спросила она. – Тут один из ваших воробушков берет нас приступом.

Кармазин похолодел. Она разговаривала с руководителем объединения, настоящим, подлинным писателем, человеком, которого Кармазин глубоко и безусловно уважал. И то, что он сунулся в издательство, минуя Омар Хаимовича, сейчас представилось ему в весьма непривлекательном свете.