Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Я писал для разных аудиторий – был автором детских журналов (что самое трудное), одна моя статья появилась в «Юности» (многие потом шли в приемную комиссию истфака с этой статьей в руках), много писал для журнала «Знание – сила», написал и несколько научно-популярных книг. Их издатель говорил мне: «Вы думаете, что ваши книги такие уж популярные? Они расходятся хорошо, но читать их могут немногие». Пожалуй, он был прав. Наверное, потому что, готовя свои книги к публикации, я вижу перед собой интеллигентного читателя. Пусть даже не шибко образованного (термины я разъясню), но вдумчивого, интересующегося и здравомыслящего, с широким кругом интересов. Много читающего. Издатель, продвигающий мои научно-популярные книги, и сам такой, любит такого читателя и осваивает эту нишу на книжном рынке.

Уже давно я заметил, что мои научные монографии нередко носят характер, приближающий их к научно-популярной литературе, а мои научно-популярные книги имеют много черт научных монографий. Конечно, в сугубо научных текстах незачем разъяснять прописные истины – у них достаточно компетентный адресат, а популярные произведения адресованы широкому кругу читателей, там нужно разговаривать иначе. Но полярность этих категорий часто преувеличена.

Научные монографии я стараюсь писать как можно более простым и живым языком, языком живого общения. Я терпеть не могу гелертерский язык, от которого сводит скулы, – испещренного канцеляризмами и причастиями, оснащенного запутанными придаточными оборотами, с латинско-греческой лексикой и немецким синтаксисом. Какого черта автор величается мы: «мы полагаем»? Это, конечно, наследие немецких академиков XVIII века. Я все время спорил с редакторами – они упорно меняли мое «я» на «мы» (такая вот борьба с нескромным яканьем). Кто это «мы»? Автор ли, или его научный коллектив, или его научная школа, или вся наука, от имени которой он выступает? Пиши «мы» там, где подразумевается коллектив, и «я» – там, где ты выступаешь как личность, как исследователь, и нечего этого стесняться.

Я уж не говорю о «вышеуказанном». «Как указано выше…» Где это выше? На данной странице? Но часто имеются в виду как раз предшествующие страницы. Особенно смешно выглядят «вышеуказанные» в речи выступающих по радио или с экрана телевизора. Выше этажом? Или указано свыше? Дело даже не только в отсутствии реального смысла, но и в том канцелярском привкусе, который остается от этих и подобных речений.

Ни живая речь, ни юмор, ни ирония, ни эмоции, ни даже образы (если они не подменяют научные формулировки) не противопоказаны научной литературе.

Вообще я считаю, что ясность понимания достигнута тогда, когда сложную научную проблему можно изложить просто. Нередко профессиональная подготовка требуется, но требования обычно завышены на несколько порядков за счет косноязычия исследователя. Так что в этом смысле понимание непрофессиональной аудитории есть критерий ясности понимания самого автора-ученого. Неверна преподавательская шутка: объяснял, объяснял, сам все понял, а они все еще не понимают! Если сам все понял, то они наверняка поймут.

С другой стороны, в научно-популярные издания я смело ввожу ссылки на литературу (стараясь избрать наиболее экономную систему их подачи), излагаю доказательства, историю вопроса (часто это самое интересное), прилагаю указатели, карты, таблицы. Я исхожу из того, что читатель хочет подумать, проверить аргументацию, сообразить, что надежно доказано, а что гипотетично. Поэтому я помещаю в научно-популярные труды свои новые идеи, мои еще не опубликованные открытия. Откровенно говоря, сам я не очень жестко отличаю свои научно-популярные произведения от своих научных трудов. Дело только в адресате – в широте круга потенциальных читателей, а это весьма расплывчатый круг.

Начиная преподавание на кафедре археологии, я организовал при кафедре кружок для школьников, из которого впоследствии вышли многие известные археологи, и не только археологи. У нас привилась традиция – в конце года выпускать лучшего школьника с кратким докладом на заседание кафедры (затем он получал рекомендацию к поступлению в Университет). Когда я предварительно познакомился с докладом очередного школьника, написанным по узкой проблеме (критское линейное письмо А), я обнаружил, что доклад сделан на сугубо специальном языке, совершенно недоступном непрофессионалам. «Понимаешь, Миша, – сказал я школьнику, – наши профессора – специалисты в других отраслях науки. Они же ничего не поймут в твоем докладе. Переделай, пожалуйста, так, чтобы это было общепонятно и интересно всем». Толстый розовощекий мальчик из интеллигентной семьи принес мне доклад через несколько дней и сказал: «Я читал его нашей домработнице – деревенской женщине и правил, пока она не поняла. Теперь и профессора поймут, наверное». Поняли, и мальчик получил рекомендацию (сейчас это известный востоковед и одновременно – автор научно-популярных книг).