Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Это вопрос не о науке, а об обществе. И причины всем понятны – бесконтрольность властей, знаменитая «властная вертикаль», подобная несостоявшейся башне Газпрома – столь же разрушительная для облика города (как башня для изумительного храма Растрелли) и столь же чуждая обществу. Мотивы ее планирования были опять же ясны – демонстрация богатства и власти корпораций, засевших у природных богатств страны и упивающихся их расхищением.

– Схожий вопрос про археологию: возможно ли предотвратить стихийноеразграбление археологических памятников, ограничить деятельность частных коллекционеров? Было ли какое-то конкретное событие, после которого вы начали выступать против поиска сокровищ и археологических ценностей любителями и «металлопоисковиками»?

И это тоже вопрос не столько об археологии как науке, сколько об обществе. Для успешной борьбы с разграблением памятников нужны две вещи: а) просветительская и краеведческая деятельность и б) нормальная судебная система.

Между тем краеведческое движение как было разогнано и разгромлено в начале 1930-х годов, так и не восстановлено до сих пор. Законы, препятствующие разграблению, у нас есть, но они не применяются. За самовольный снос курганов полагается тюрьма. Курганов снесены тысячи. В тюрьме по этой статье не сидит никто. Суды заняты другим. Законодатели в поте лица трудятся над усовершенствованием тех законов, которые призваны подавлять протестное движение и социальную организованность народа.

А какого-то особого события, которое бы побудило меня вступиться за памятники, не было. Но, пожалуй, об одном событии напомню. Мой ученик Саня Семенов, работавший в Эрмитаже, узнав о том, что на юге страны разграблен клад золотых византийских монет, помчался на юг отбирать монеты у «черных археологов». Вскоре он погиб, пропал без вести.

Еще одно событие стоит упомянуть. Другой мой ученик, археолог Алексей Ковалев, член-корреспондент Немецкого археологического института, многие годы в Законодательном собрании Петербурга отстаивал памятники культуры и представлял город в Совете ЮНЕСКО. На днях его заменили успешной спортсменкой.

– В Вашей статье «Благая весть от диакона» в газете «ТрВ»[92]Вы, в числе прочего, приводите мнение Е.А. Мусина по поводу акции Pussy Riot в храме Христа Спасителя, но так и не высказываете свою точку зрения. Могли бы Вы высказать свое мнение по поводу современной деятельности РПЦ?

Я атеист. Значит, к религии отношусь сугубо критически, одинаково ко всем религиям и суевериям (для меня это одно и то же). Я не верю ни в богов, ни в чертей, ни в ад, ни в рай, ни в сглаз, ни в черную кошку. Иное дело, отношение к верующим. Я понимаю, что многим людям, чтобы справиться со своими психологическими проблемами, требуется представить свои надежды и ценностные принципы в виде неких одухотворенных сил. Они по старинке создают себе богов и чертей, ходят в храмы. Я уважаю их чувства.

Достойны уважения и те люди – клирики, которые специализировались на обслуживании этих чувств верующих, независимо от того – веруют ли они сами или нет. Чтобы строить и содержать храмы, нужна и их организация – церковь. За ней есть и добрые дела – благотворительность, образовательная деятельность. Но когда эта организация начинает накапливать богатства сверх разумных потребностей, когда ее верхи утопают в роскоши и начинают вмешиваться в государственное управление обществом, церковь становится антинародной политической силой. Авторитет ее падает, и среди верующих появляется большая категория людей – верующих вне церкви. Вероятно, и в клире есть недовольные ее руководством и ее политизацией. То есть практически назрело движение православного протестантизма. Думаю, что что-то подобное может в ближайшее время появиться.

Полагаю, что мое отношение к нынешней РПЦ ясно из этой общей оценки ситуации.