Мулен Руж по-русски. Пенталогия

— Лично я, Фёдор Тимофеевич, не писал. Офицер никогда просто так наказывать не будет. Только за дело. А жалобы пишут лентяи и трусы, которым место у мамкиной юбки, а не в армии. В армии офицер учит солдата уничтожать врага, не давая при этом убить себя.

— А сабелькой-то владеть не умеешь, — засмеялся казак.

— В будущем вместо сабельки штык, а на ружье другой механизм для стрельбы.

— А что у нас со съестными припасами? — перевёл Агеев разговор на другую те-му.

— Мясо и рыбу добудем, — принялся считать казак, — а вот хлеба только на месяц — полтора хватит. Есть гречка, репа, ячмень, овёс. Пара кувшинов с репейным маслом должны быть. Лук, горох, свёкла, морковь тоже имеются. Ягоды сушёные где-то были. До весны должно хватить.

— Надо бы ревизию продуктам сделать.

— Что сделать?

— Ревизию… Подсчитать все продукты и разделить таким образом, чтобы хватило на дольше.

— А-а, понятно.

Следующий час подсчитывали и сортировали все съестные припасы. Так же Муравьёв попросил собрать рабочие инструменты и проверить их состояние. Две лошади, которые стояли в хлеву, тоже требовали к себе внимания. Остатки дня прошли в хлопотах. Маллер, оказавшись на улице по какому-то делу вместе с Лапиным, задал ему вопрос.

— Иван Андреевич, может это не моё дело, но зачем вы говорили Фёдору Тимофеевичу неправду?

— Какую неправду, Артур?

— Ну, про царя Леонида, про войну в Афганистане, про то, что мы хотели завод построить?

— Эх, Маляр, дитё ты ещё. В армии-то служил?

— Служил, даже сержантом был.

— А чем занимался в армии? Из автомата часто стрелял?

— Только в учебке один раз. А в войсках я при штабе был. Рисовал, вырезал, писал.

— Рисовал, писал… Объясню тебе популярно. Вот гляди, война с Афганистаном была?

— Была.

— А из-за чего мы ввели туда свои войска?

— Я, если честно, даже и не знаю. Вроде помочь хотели.

— Ага, мы им помощь, а они нам пулю в спину. Так, дальше, Брежнев кем был?

— Генеральным секретарём коммунистической партии Советского Союза.

— А по сути тот же самый царь, правильно? Вот этот царь и послал нас воевать. А причины войны всегда одинаковы — деньги и религия. Зачем я должен объяснять человеку идеи коммунизма и всего другого, что произошло в будущем? Зачем забивать ему голову тем, чего он всё равно не поймёт? Я использовал в разговоре те понятия, которые доступны для его понимания. А про то, что мы в тюрьме сидели, вообще не нужно говорить! Одно слово, и всё. Мы и так никто в этом мире, а если ещё узнают, что мы каторжане, то, считай, относиться к нам будут соответственно.

— Так он тоже скрывается…

— Это он скрывается, понимаешь, а не мы! Сейчас в тюрьме следователи вопросы задают в пыточной камере, а не в просторном кабинете со светлыми окнами. Тем более мы обладаем такими знаниями, за которые или удавят потихоньку, или выжмут из нас все, что можно и тоже — удавят. Запомни: никому и никогда ты не должен говорить кто ты и откуда. Даже своей жене, если такая у тебя будет. Больше всего остерегайся женщин и священников. Я очень жалею, что дурачок Кузьменко разболтал вчера, откуда мы. Ты заметь, Агеев по сути — это наш тюремщик. Но он чётко знает, скажи хоть слово, кто мы такие, и конец придёт и нам и ему. Так, что, повторю ещё раз — нигде, никогда и никому.

— А что будет с Фёдором Тимофеевичем?

— Он нам пока нужен.

— Пока?

— Нам придётся за ним приглядывать, и если его действия не будут угрожать нашей безопасности, то жить он будет долго и счастливо. Ещё вопросы есть?

— Нет, Иван Андреевич, я всё понял.

Артуру было неприятно это осознавать, но он понимал — Лапа прав. Из-за необдуманного поступка одного из них, могут погибнуть все. А этого нельзя было допустить. Похожий разговор случился и у Агеева с Кузьменко. Старший лейтенант доходчиво ему объяснил, к чему может привести несдержанность языка. И напомнил о его бегстве из Украины, где Кузьменко действовал намного разумнее. Когда до Егора дошёл весь смысл сказанного Агеевым, он дал себе зарок, прежде сто раз подумать, чем что-то говорить людям не из его времени.

Состоялся и ещё один интересный разговор между Лапой и Валетом.

— Слышь, Лапа, тут такое дело…

— Игнат, прости, что перебиваю, но давай с этого дня друг к другу по имени обращаться.

— Как скажешь, Иван.

— Не в обиду, Игнат. Сам понимаешь, ради нашей безопасности многое нужно менять, а людям не из нашего времени лишнего про нас знать не нужно. Запомни, я купец, ты мой помощник.

— Помощник барыги?

— Какого барыги, Игнат? Здесь наши понятия не канают, да и тюрем таких нет, где бы ты себя королём чувствовал. Или под пытками сдохнешь, или на плаху отправят, или в шахты загонят руду добывать. А там долго не живут. И никакого тебя чифиря.

— Вот, я про это и хотел поговорить. Больше суток прошло, а тяги не чувствую. Нет, я конечно бы не отказался, но и не ломает меня. А ещё, ты заметил — наколки все пропали?

— Да, мои тоже пропали.

— А зубы! У меня, Иван, четырёх зубов не было, а сейчас все на месте! А сколько мы на морозе были? Часа три точно, и никто ещё не заболел!