Въ одинъ вечеръ, отужинавъ у своего пріятеля, я возвращался довольно поздно домой — вдругъ примчаю, что жолобъ одного изъ городскихъ фонтановъ свороченъ былъ въ сторону, такъ что вода бжала черезъ бассеинъ, въ которомъ отъ этаго не было ли капли воды. Совсмъ не воображая, чтобы это было сдлало съ умысломъ, я поправилъ жолобъ, и пошелъ дале. Вижу другой жолобъ, также свороченной въ сторону — вижу еще: нсколько жолобовъ, и съ ними сдлано то же что съ первыми. Это меня поразило, и наконецъ я догадался, что мошенники, умышляя сдлать въ той части города пожаръ, старались уничтожишь заране вс способы къ его потушенію. Сначала не зналъ я, на что ршиться; хотлъ разбудишь караульныхъ, которые очень спокойно спали, но мн пришло въ голову, что караульные могли быть сами въ заговор, въ противномъ случа они давно бы примтили, что вс жолобы перемнили положеніе, и я ршился разбудишь своего сосда Цаматъ-Сади, богатаго купца, имвшаго множество невольниковъ, которые могли въ одну минуту разсять по всему городу тревогу. Цаматъ-Сади не долго думалъ; тотчасъ послалъ онъ объявить великому Визирю, что городъ въ опасности; и что прежде всего надобно подумать о сохраненіи священной особы Султана; потомъ разбудили и главныхъ чиновниковъ города. Янычарскій Ага веллъ бить въ бубны, и весь городъ былъ уже въ тревог, когда показалось пламя въ нижнемъ этажъ Цаматъ-Садіева дома. Злоди, собравшіеся толпою, чтобы воспользоваться общимъ замшательствомъ, взяты были подъ стражу. Словомъ сказать, благодаря предосторожностямъ нашимъ, пожаръ затушили въ ту самую минуту, въ которую онъ оказался.
На другой день при появленіи своемъ на базар былъ я окруженъ купцами — меня обнимали, благодарили, называли благотворителемъ. Цаматъ-Сади подарилъ мн драгоцнный алмазъ и кошелекъ съ золотыми монетами. Примру его послдовали другіе купцы и городскіе чиновники, а Визирь прислалъ мн богатый перстень съ запиской: Спасителю Константинополя.
Такимъ образомъ въ одни сутки судьба моя совершенно перемнилась: я сдлался и богатъ и славенъ, началъ вести жизнь, соотвтственную новой моей фортун — переселился въ богатой домъ и накупилъ множество невольниковъ. Нсколько дней спустя посл моего новоселья, на базар я встртился съ Жидомъ, которой, отведя меня въ сторону, сказалъ таинственнымъ голосомъ: ты купилъ многихъ невольниковъ, теб надобно ихъ одть; не хочешь ли, я продамъ теб, за дешевую цну прекрасныя платья? — Наружность этаго человка не понравилась мн съ перваго взгляда, и я хотлъ уже ему отказать; но подумавъ, что выгоды своей никогда терять не должно, спросилъ, за какую цну разполагается онъ продать свои платья. Онъ удивилъ меня отвтомъ; цна была необыкновенно дешевая. Начинаю разспрашивать, какимъ образомъ достались ему эти платья; онъ отвчаетъ весьма двусмысленно: это заставило меня подумать, что платья или украденныя, или зараженныя чумою. Жидъ показалъ мн ящикъ; но я замтилъ, что онъ, прежде нежели открылъ его, потеръ себ носъ ароматическими травами. Запахъ мускуса мн вреденъ — сказалъ онъ. — „И мн также — возразилъ я — и мн должно взять предосторожность.“- Жидъ „поблднлъ, вообразивъ, что я проникнулъ его тайну; онъ вышелъ въ другую горницу будто за ключемъ и боле не возвращался. Между тмъ я началъ разсматривать ящикъ, и на крышк увидлъ совсмъ почти изглаженную надпись: Смирна. Это подтвердило мою догадку. Въ тотъ же день опять я встртилъ моего Жида, выходящаго изъ воротъ Цаматъ-Сади — спрашиваю у своего сосда, какое иметъ онъ дло съ Жидомъ. Цаматъ-Сади отвчаетъ мн, что этотъ человкъ вызывается продать ему неволыничьи платья. — Остерегись, Цаматъ-Сади. Я имю причину думать, что эти платья заражены чумою.! Я сообщилъ Цамату сдланныя мною примчанія, онъ очень много меня благодарилъ. Мм пошли къ Кадію съ доносомъ, но Кади нсколько замшкался взять Жида подъ стражу; онъ скрылся съ своимъ платьемъ.