Читаем Мурад несчастный (старая орфография) полностью

Дней черезъ пять, приходитъ ко мн одинъ Дамасскія купецъ, которой купилъ у меня два невольничьихъ платья, и объявляетъ, что т изъ его невольниковъ, для которыхъ были оныя куплены, заразились чумою, и что онъ полагаетъ мои платья причиною этой заразы. Я никакъ не могъ вообразить, чтобы это была правда; пошелъ на базаръ; тамъ встртились со мною многіе изъ моихъ покупщиковъ, которые объявили мн то же, что и купецъ Дамасскій. Я показалъ имъ на свои ноги. Видите ли вы эти прекрасныя туфли? государи мои — сказалъ я имъ — они находились въ одномъ ящик съ моими платьями; захотлъ ли бы я ихъ надть, когда бы воображалъ, что они заражены чумою? Слова мои нсколько ихъ успокоили. На другое утро однако одинъ изъ этихъ господъ приходитъ ко мн въ домъ и говоритъ: что ты надлалъ, Мурадъ! вс мои невольники, которыхъ одлъ я въ купленное у тебя платіе, заражены чумою! Я затрепеталъ. Мы начинаемъ разсматривать тотъ ящикъ, въ которомъ прежде лежало платье. Что же? на крышк находимъ изглаженную надпись: Смирна, а въ Смирн за нсколько времени передъ симъ свирпствовала страшная зараза. Тутъ догадался я, для чего мой жидъ не хотлъ самъ продавать своего товара, и вспомнилъ, что онъ, приподнимая крышку ящика (чтобъ показать мн платья), держалъ подъ носомъ губку, обмоченную въ уксусъ, увряя меня, что запахъ мускуса для него ужасно вреденъ.

Сказываютъ, что робость располагаетъ наше тло къ принятію чумы. Если это правда, то врно никто на свт не могъ быть такъ скоро приготовленъ къ этой болзни, какъ я въ ту минуту: мысль, что, я буду причиною распространенія моровой язвы, и что можетъ быть она уже вошла въ мое тло, такъ устрашила меня, что я въ ту же минуту занемогъ жестокою горячкою.

Очень долго пролежалъ я безъ всякой памяти. Пришедши въ чувство, увидлъ я себя въ бдной хижин, на солом — въ углу сидла старушка и курила табакъ. Она объявила мн, что Кади веллъ меня выбросить за городъ, и что мой домъ былъ срытъ до основанія и сожженъ. „Безъ меня, бдный человкъ, ты уже давно бы умеръ, но я дала общаніе великому пророку не упускать ни одного случая сдлать доброе дло. Вотъ твой кошелекъ, которой мн удалось спасти отъ жадной черни, и что еще боле, отъ когтей правосудія. Сначала укрпись, а посл разочтемся.“

Сверхъ всякаго чаянія зараза меня не умертвила. Я посылалъ старушку узнать, что длается въ Каир. Чума уменьшается — сказала она мн — я видла однако множество погребеній. вс жители проклинаютъ какого-то Мурада, несчастнаго человка.

Я простившись съ моею избавительницею, вступилъ въ лазаретъ, чтобъ выдержать карантинъ и потомъ ухать изъ Каира, гд вс ненавидли бднаго Мурада. Мн пришло въ голову, что вс несчастія мои происходили отъ моего небреженія о драгоцнномъ талисман, мною наслдованномъ отъ отца: три ночи сряду видлъ я во сн какого-то генія, который увщавалъ меня вспомнить о чудотворной фарфоровой ваз, и я ршился возвратиться въ Константинополь съ твердымъ намреніемъ поправить свою ошибку. Въ пристани спрашиваю у перваго попавшагося мн носильщика, не знаетъ ли онъ чего нибудь о Саладин? „Какъ не знать, отвчалъ носильщикъ, и кому въ Константинопол неизвстенъ Саладинъ счастливецъ.“ — Гджъ его домъ? — Мн указали великолпныя палаты. Я никакъ не могъ поврить, чтобы это было жилище моего брата, и долго не ршался въ него войти. Но въ это время Саладинъ самъ явился въ дверяхъ богатаго дома; онъ узналъ меня, и съ восклицаніемъ радости: бросился ко мн на шею. Я поздравлялъ его съ такою блестящею фортуною. Вотъ Саладинъ, сказалъ я ему, ты не врилъ мн, что люди родятся или счастливыми или несчастными! но ты перестанешь въ этомъ сомнваться, когда я разскажу теб свой приключенія. Не подумай однако, чтобы я поселился въ твоемъ дом — нтъ, другъ мой! несчастія мои заразительны; могу ли я пожелать теб погибели! Я пришелъ сюда только за тмъ, чтобы взять у тебя свою фарфоровую вазу. Братъ мой очень много смялся моимъ разсужденіямъ, и хотлъ непремнно, чтобы я поселился въ его дом. Саладинъ не перемнилъ ни мало своего любезнаго характера: онъ былъ по прежнему скроменъ и доступенъ. Выслушавъ съ терпніемъ мою повсть, онъ разсказалъ мн весьма подробно о томъ, что случилось съ нимъ посл нашей разлуки: въ приключеніяхъ его не было ничего необычайнаго; и можно было заключить изъ его словъ, что онъ сдлался счастливъ по естественному ходу вещей; но для меня его мнніе было совсмъ неубдительно, я остался при той мысли, что ему помогала счастливая звзда, а меня преслдовала несчастная и злая.

И не прошло четырехъ дней посл моего переселенія въ домъ Саладиновъ, какъ уже онъ почувствовалъ, что у него живетъ любезный братецъ его Мурадъ. Та самая Султанша, которой Саладинъ продалъ свою вазу, поручила ему выписать для нее изъ Венеціи большое дорогой цны зеркало.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза