Наконецъ опухоль на пяткахъ моихъ прошла, и я могъ уже вставать съ постели. Однажды вздумалось мн заглянуть въ одну палатку, надъ которою разввалъ красный флагъ и которую называли кофейнымъ домомъ. Въ этомъ кофейномъ домъ увидлъ я незнакомаго мн человка, который очень сожаллъ о потер драгоцннаго перстня; онъ описалъ мн его примты; я тотчасъ догадался, что это былъ тотъ самый несчастный перстень, за который пострадали мои пятки. Я бы охотно подарилъ двсти цехиновъ тому, кто возвратитъ мн, или скажетъ, гд я могу отыскать свой перстень, говорилъ этотъ незнакомецъ, и я разсказалъ ему случившееся со мною, прибавивъ, что знаю въ лицо того мошенника, который вырвалъ изъ рукъ моихъ перстень. Однимъ словомъ, пропажа была мною отыскана, и я получилъ кошелекъ съ двумя стами цехиновъ — что нсколько утшило меня въ моемъ несчастіи.
Однажды ночью товарищи мои спали, а я перебиралъ и пересчитывалъ свои цехины. На другой день эти господа пригласили меня съ собою выпить нсолько чашекъ шербету — я согласился, и для чего было не согласиться! они меня потчивали, а я пилъ. Вдругъ начинаю чувствовать пресильную охоту спать — заснулъ — просыпаюсь — гд же я? въ открытомъ пол, подъ пальмовымъ деревомъ — первая мысль о цехинахъ; ищу своего кошелька — онъ тутъ; а гд цехины? вс изчезли! вмсто ихъ нашелъ я въ кошельк около сотни маленькихъ камышковъ. Я догадался, что меня обманули, что вмсто шербета дали мн пьянаго напитка, и что все это сдлано было по общему согласію съ тмъ намреніемъ, чтобы обобрать у меня мои цехины, которые замчены были мошенниками въ то время, когда я ихъ пересчитывалъ, воображая, что вс мои товарищи спали глубокимъ сномъ.
Я побжалъ въ лагерь, жаловался, но жалобы мои остались безполезными; я не имлъ доказательствъ, и вс надо мною смялись. Въ своемъ отчаяніи воскликнулъ я: бдный Мурадъ! и вмигъ разнеслось извстіе, что Мурадъ несчастный, котораго неудачи такъ славны были въ Константинопол, находится въ лагер; на меня приходили смотрть, какъ на чудо; а когда я прохаживался по улицамъ лагеря, то вс указывали на меня пальцами и вс говорили: вотъ идетъ Мурадъ несчастный. И сказать правду, такая слава была не очень мн по сердцу!
Въ то время наши солдаты имли страстную охоту стрлять въ цль, и они стрляли безъ всякой осторожности. Мн самому случилось однажды видть, что выстрлъ, направленный въ верхушку палатки, попалъ въ самую палатку, которую пуля пробила на вылетъ; около десяти солдатъ были убиты на повалъ, и ни кто не могъ свдать, кто убійца. Такія несчастія почти не длали никакого впечатлнія; свидтели убійства говорили очень спокойно, смотря на убитаго: „Добрый путь въ Магометовъ рай! часъ его пришелъ! отъ суженаго не избгнешь!“ — Вс эти примры боле и боле усиливали во мн вру въ предопредленіе. Я часто говорилъ самому себ: завтра можетъ быть умру; повеселимся же нын, пока есть время!
Хотя я и не имлъ своихъ денегъ, но я не терплъ никакого въ нихъ недостатка; жиды, находившіеся въ лагер, ссужали ими солдатъ за большіе проценты. Я познакомился съ однимъ изъ этихъ плутовъ, который зналъ моего брата Саладина; этотъ ростовщикъ будучи увренъ, что въ случа смерти моей заплатитъ за меня мой братъ, согласился ссудить меня хорошею суммою. Я очень любилъ кофе и опіумъ: пріятное волненіе, которое производилъ во мн сей послдній напитокъ. Оживлялъ мою душу, и я забывалъ на нсколько времени все свое горе.
Однажды я былъ очень веселъ, плясалъ какъ сумасшедшій и поздравлялъ себя нараспвъ, что я уже не Мурадъ несчастный, въ эту минуту схватилъ меня за руку одинъ совсмъ незнакомый мн человкъ: спрячься скоре Мурадъ; разв не видишь, что стрлки прицлились въ твою чалму? они уже дали одинъ промахъ, въ другой разъ могутъ и попасть! — „За кого ты меня принимаешь? — сказалъ я — теперь уже нтъ Мурада несчастнаго.“ И я продолжалъ плясать; минуты черезъ дв пуля ударила меня въ голову, и я упалъ замертво. Меня оживили; но лченіе раны моей было для меня хуже смерти — такъ жестоко меня мучили. А самое досадное было то, что армія должна была идти въ походъ, и я боялся, чтобы меня не бросили назади вмст съ неизлчимыми.