Открылось, что незнакомая женщина, купившая у брата моего фарфоровую вазу, была любимая Султанша: все повиновалось ея владычеству въ серал. Она возненавидла меня за то, что я съ такимъ упорствомъ отказался исполнить ея желаніе, и объявила, что нога ея не будетъ въ лавк Саладина по тхъ поръ, пока онъ не разстанется съ Мурадомъ. Саладинъ никакъ не хотлъ меня отпустить отъ себя; но живучи со мною, онъ потерялъ бы многія, весьма для него важныя выгоды. Я не могши ршиться помшать фортун такого добраго брата, каковъ былъ Саладинъ, ушелъ потихоньку изъ его дома, и сказать правду, самъ не зналъ, что со мною будетъ.
Нсколько времени скитался я по улицамъ Константинопольскимъ и уже начиналъ чувствовать голодъ. Сажусь у дверей хлбника и требую, чтобы онъ далъ мн какую нибудь помощь. Хлбникъ общался накормить меня до сыта, если я соглашусь надть на себя его платье и вмсто его продавать по улицамъ хлбы. Я согласился — судьба моя того хотла. Но уже давно жители Константинополя жаловались на хлбниковъ за то, что ихъ хлбы и худо были испечены и не имли надлежащаго всу. Неудовольствія въ здшнемъ городъ, какъ и вамъ удавалось можетъ быть слышать, производятъ не рдко великія возмущенія. Все это не хуже другихъ было извстно и мн; но злая моя судьба запретила мн во время объ этомъ подумать.
Около четверти часа бродилъ я изъ улицы въ улицу, продавая хлбы — вдругъ окружило меня множество чернаго народа; начинаютъ меня бранить, толкать, бросаютъ въ меня грязью — бгу къ воротамъ Султанскаго дворца и, вся толпа бжитъ за мною съ ужаснымъ крикомъ. Визирь, испуганный возмущеніемъ, приказываетъ отрубить мн голову, чтобы успокоить народъ. Бросаясь передъ его могуществомъ на колна, объявляю, что не я тотъ хлбопекъ, на котораго гнвается народъ; разсказываю исторію о своемъ плать. Сжальтесь, честные Музульмане! воскликнулъ я наконецъ въ слезахъ: не я виноватъ, а суровая моя участь! — Вс засмялись. Одни плевали мн въ лицо, другіе кричали, отрубить ему голову, она очень глупа и ни на что ему негодная. Нашлись однако добрые люди, которые за меня вступились; наконецъ меня выпустили, и я побжалъ неоглядываясь, бросивъ посреди улицы корзину съ хлбами, которые вс были разхищены въ одну минуту!
Я ршился уйти изъ Константинополя, оставивъ вазу свою на сохраненіе Саладину. Какъ вздумано, такъ и сдлано. Въ пристани встртился я съ отрядомъ войска, отправлявшимся на корабл въ Египетъ. Буди воля пророка! сказалъ я самому себ. Если назначено мн утонуть въ мор, то ужь конечно я не умру на сушъ, и чмъ скоре, тмъ лучше — и я слъ на корабль. Долго ли мы плыли, не знаю; во все время вашего путешествія сидлъ я на палубъ и курилъ табакъ, твердо ршившись не перемнять своего положенія и въ самую жестокую бурю. Если назначено кораблю погибнуть, такъ думалъ я, то онъ погибнетъ непремнно, сколько бы я ни трудился предохранить его отъ разбитія! Зачемъ же безпокоить себя попустому? никто не можетъ избавиться отъ того, что ему назначено Промысломъ.
Но мы пристали благополучно къ берегамъ Египта. Я вышелъ изъ корабля послдній; было уже очень поздно, когда я пришелъ въ лагерь Элль-Арита. Трубка моя погасла; иду къ одной палатк, въ которой свтился огонь, чтобы ее разкурить. Вдругъ… вижу на земл что-то блестящее; наклоняюсь — то былъ драгоцнный алмазный перстень. Беру его съ тмъ намреніемъ, чтобы на другое утро объявить черезъ крикуна о своей находк, и надваю на лвой мизинецъ. — Всё несчастія! Перстень былъ слишкомъ великъ, а мизинецъ мой слишкомъ малъ, и въ то самое время, какъ я наклонился къ огню, чтобы закурить свою трубку, онъ упалъ въ сно, разостланное передъ осломъ; я началъ разгребать сно: оселъ ударилъ меня задними копытами и такъ сильно, что я, отлетвъ отъ него шаговъ на пять, упалъ на солдата, спящаго подлъ палатки. Онъ закричалъ, и крикомъ своимъ разбудилъ другихъ; они вскочили, сбжались ко мн, обступили меня кругомъ; въ это самое время какъ на бду попался мн въ сн потерянный мною перстень, и я держалъ его въ рукъ. Трудно ли посл этаго счесть меня за вора! И тотчасъ начали меня уврять, что я укралъ какіе-то дорогіе товары, похищенные за недлю до прибытія нашего въ лагерь. Я представилъ свидтелей, которые вмст со мною побожились, что я въ это время плылъ на корабл изъ Константинополя — намъ поврили; однако, не смотря на то, приказали меня для нкоторыхъ причинъ выколотить палками по пятамъ, что было въ ту же минуту весьма порядочно исполнено; и я три дни пролежалъ на постел съ превеликою опухолью на пяткахъ. Подобные случаи бываютъ только со мною; а вся бда произошла отъ того, что мн не вздумалось прежде утвердить хорошенько на пальц своемъ перстень и потомъ уже начать разкуривать свою трубку.