Муравечество

Передо мной берут интервью у профессора комедийной парологии из Университета Уэслиан в Огайо. Он как раз рекламирует свою новую книгу «Пары нормальных».

— В мире от ста двадцати до ста пятисьти комедийных пар. С одной и той ж структурой. Противоположности. Есть, значит, толстый и тонкий, низкий и высокий, с ногами враскоряку и поджатыми, со стопами вместе и врозь, тупой и умный. Комедия — это бишь конфликт, так что они следят, чтоб характеры отличались друг от друга. И бог с ним, что в реальном мире такие люди ни за что не подружатся.

В мозгу как будто включается выключатель. Или, вернее, включатель. В одной сцене, когда Две Искательницы Приключений смотрят телевизор, слышится обрывок комедийной болтовни двух мужчин. Я об этом забыл, настолько это казалось второстепенным по отношению к трагическому напору, напору, напору фильма, но что, если я ошибался? Инго был аниматором. Подбирал каждый кадр, реплику, задумку. В этом фильме нет ничего постороннего. Как я мог допустить, что этот момент — посторонний? Возможно, этот-то отрывок из якобы фонового шума и раскроет все секреты фильма Инго для меня, а впоследствии и для всего мира. Надо постараться вспомнить. Ради всех.

Глава 67

— Хотите еще пачку «Утреннего бленда»? — перебивает Гипно Боб.

— Да, хозяин.

— Круто. Сейчас пробью. Продолжайте.

Транки проводят заседание кабинета, во время которого пятьдесят Транков сидят за длинным дубовым столом и одновременно ругаются, словно какой-то воинственный греческий хор дебилов.

— «Слэмми» — это плохо. Это все знают. Очень плохо. Это я точно могу сказать. Но вы и так знаете. А что нужно нам? Любовь. Мы любим наших граждан. Хочу сказать, что «Слэмми» — плохая корпорация. Я их зову Слизнями Слэмми. Слизни Слэмми хотят ваши кровно заработанные деньги. Вот и все, что их заботит. А нас заботит, чтобы с вами поступали честно. И пора перестроить нашу страну. Вернуть ей величие. Для меня всегда первый вариант — дипломатия. Но Слизни Слэмми смеются над нами. Ну, все, хватит с нас, люди. Потому что мы вернем этой стране былое величие. А что насчет диггеров? Нужен нам коммунизм? Нет. Я придумал им название. Зову их Сраными диггерами. Потому что вы их вообще видели, народ? Выглядят они не ахти, прямо скажем. И боятся сражаться. А мы любим сражаться. Я прав? Мы миролюбивый народ, но не позволим нами помыкать. И проследим, чтобы Сраные диггеры и Слизни Слэмми об этом узнали. И они тоже будут счастливы. Заключим сделку, выгодную для всех, но для нас — в первую очередь.

В другом конце пещеры Марджори Морнингстар берет мегафон.

— «Слэмми» заботится о вас, потому что «Слэмми» — это и есть вы. Люди — это работники и клиенты «Слэмми». Нашей компанией не заправляет ни один робот, и уж тем более — не десять тысяч. Мы знаем, что вам нравится. Мы понимаем, какой должна быть еда. Мы знаем, что вам интересно. Мы знаем, какие лекарства идут вам на пользу, какие возможности вам нужны в телефонах. Мы в «Слэмми» верим, что это роботы должны работать на людей, а не наоборот. И, конечно, мы воздаем должное честности диггеров. Однако сомневаемся в мотивах их предводителей. Не хотят ли они посеять рознь между людьми? Пригоден ли их коммунистический план для такого сложного общества, как наше? Все академические исследования показывают, что нет. Кто вам будет делать телефоны? Фильмы? Бургеры? Разве пара фокусов равна проверенной системе управления? «Слэмми»: никаких фокусов. По вторникам второй бургер бесплатно.

Я бросаю тряпку от швабры в мусор, вхожу в мою (или Б3) квартиру и ищу что-нибудь для маскировки. В моих (его) шкафах полно стильных талесов^[166], ботинок «Докерс», рубашек с броскими узорами. Ничего полезного для маскировки. Заглядываю в шкаф Клоунессы Лори. Он под завязку забит шейтелями^[167]. Большинство — определенно женские, но есть несколько в стиле «пикси», сошли бы за «мальчишескую» стрижку в моем случае. Всегда любил «мальчишескую» стрижку. Я беру парик под названием «Мишель Уильямс». Он для платиновых блондинок и, если честно, очень мне идет. Надо сказать, как на двадцать лет помолодел. Я сбриваю бороду, чтобы полностью замаскироваться, и замазываю родимое пятно косметическим карандашом Клоунессы Лори.

Далее нахожу ансамбль из черного брючного костюма, белой рубашки и черного банта на ворот — думаю, сойдет за мужскую одежду. В парике я слегка похож на фокусника, и отчасти, пожалуй, так и есть: я мастер словесных фокусов. Ворую пачку налички и ухожу.

Когда прохожу мимо вахтера в вестибюле, он поднимает глаза.

— Вам вызвать такси, миссис Розенберг? — окликает он.

Я отрицательно качаю головой и отмахиваюсь, не оглядываясь. Даже не пытаюсь изобразить ее голос.

* * *

Дома я нахожу Клоунессу Лори на кровати, в смятении.

— У нас в квартире кто-то побывал. Пропали мой парик «Мишель» и брючный костюм от Александра Маккуина, — говорит она.

— Как странно, — отвечаю я.

— И две тысячи долларов.

— Кому все это может понадобиться?

— Здесь что, пахнет старой шваброй? — спрашивает Клоунесса Лори.