Муравьи революции

Всё это забиралось шпаной и пропивалось или проигрывалось на майдане. Если обираемый пробовал протестовать, его били, если он жаловался администрации, его загоняли в «сучий куток» (камера укрывающихся). Была традиция, по которой шпана забирала себе половину полагавшегося на камеру для обеда мяса, оставляя таким образом «жлобов», неворовскую часть уголовных, на одной горячей водичке. Была традиция занимать для шпаны лучшие места на нарах и загонять «жлоба» под нары. Имелся ещё целый ряд привилегий, обеспечивающих «приятное» житьё уголовной шпане в условиях каторги. Новая уголовная каторга, когда она ещё не была достаточной силой, страдала от этих традиций как в материальном, так и в моральном отношении. Урезание пищи, отодвигание на второстепенные места на нарах накопляло неудовольствие против шпаны и против её традиций. И как только соотношение сил стало изменяться в пользу новой каторги, она повела со шпаной борьбу за уничтожение её привилегированных традиций, привлекая в свои ряды «жлобов», которые новой уголовной каторге не были чужды. Шпана принуждена была шаг за шагом сдавать свои позиции… Система уголовной олигархии постепенно стала сменяться «демократическим» режимом, шпана стала терять своё былое значение и принуждена была замыкаться в узкие изолированные группки.

Хотя «демократизация» отношений в уголовной среде и получила право гражданства, однако основной элемент жизни уголовной каторги — сила — остался решающим правом. Физическая сила в уголовной среде не только уважалась, но она и определяла характер отношений между уголовными. Один из случаев проявления физической силы чрезвычайно ярко характеризует её значение в уголовной среде.

В камеру уголовных был посажен крестьянин, получивший каторгу за убийство жены в припадке ревности. Крестьянин был средних лет, выше среднего роста, плечистый, с огромными мозолистыми кулаками. Как только он вошёл, его сейчас же «прощупали», кто он, откуда и за что получил каторгу.

— А, за «шмару» значит. Ну, мы таких, брат, здесь не уважаем… А ну, покажи, что у тебя в мешке…

Один из шпаны взял из рук крестьянина мешок, вытряхнул всё оттуда, отобрал, что было стоящего внимания, и забрал:

— А это тебе… Получай от нашей доброты… — и подвинул ему ногой пустой мешок.

Крестьянин смотрел и ничего не говорил. Шпана весело смеялась, майданщик рассматривал и оценивал добычу… Крестьянин молча положил мешок на нары, не торопясь подошёл к майданщику.

— Ты чего это чужое-то барахлишко оцениваешь? Давай-ка его сюда…

Один из шпаны подскочил к нему и пихнул кулаком под бок.

— Ты что это, «жлобина», каторжных порядков не знаешь?

Крестьянин спокойно на него посмотрел. Потом взял его руками за плечи, приподнял и с такой силой поставил его опять на ноги, что противник как мёртвый свалился к ногам крестьянина. Шпана было гурьбой набросилась на него, но он двоих поймал за руки и так их сжал, что те заревели звериным голосом. Остальные отскочили. Крестьянин отпустил руки нападавших, и они повисли как плети…

— Ну, може, ещё кто?!

— Ну, не ерепенься… — отозвался один из шпаны. — Отдай ему барахло-то… — обратился он к майданщику. Майданщик сейчас же вернул крестьянину все вещи.

Крестьянин забрал свои вещи. Подошёл к краю нар…

— А ну, подвиньтесь поплотнее… Мне тут лечь надо. — Никто и не подумал возражать: место очистили, и крестьянин поместился на краю нар, где он хотел. С тех пор его не только не трогали, но если он брал кого-либо под своё покровительство, того никто не смел пальцем тронуть. Так уважалась даже презираемого шпаной сила «жлоба».

Своеобразной бытовой особенностью уголовной каторги была круговая порука. Как бы несправедливо и жестоко ни обошлись уголовные со своим товарищем, он никуда не имел права апеллировать, кроме как к авторитетной уголовной шпане: только она могла разрешить споры и обиды. Если обида жалобщику с точки зрения уголовной «морали» была нанесена несправедливо, тогда обидчику предоставлялось право любой компенсации. Обычно обиженный задавал при всём честном народе потасовку обидчику и тот покорно своими боками компенсировал обиженного. Но если обиженный жаловался администрации, он неизбежно попадал в «сучий куток» и навсегда терял право быть в уголовной среде.

При игре в карты друг с другом допускались любые жульничества и, если один жульничал хорошо и обыгрывал другого, это ставилось в плюс игроку, если же партнёр обнаруживал жульничество во время игры, он мог набить физиономию своему противнику, и никто не подумал бы этому помешать, наоборот, в этом случае жульничавший игрок терял репутацию хорошего игрока.

Если один уголовный что-либо украл у другого и это было доказано, обворованный имел право в качестве компенсации не только взять материальное возмещение, но и набить физиономию укравшему.