Читаем Муравьи революции полностью

Правительство быстро оправилось. Начались повальные обыски и аресты. Улицы приняли вид военных лагерей. Колеблющиеся части были приведены к повиновению и выведены на охрану «порядка». Совет рабочих депутатов прекратил свою деятельность. Из разных мест России приходили известия о кровавых расправах над участниками движения. С.-д. партия выпустила прокламацию, говорящую о поражении революции и рисующую картину кровавых расправ правительства над участниками восстаний. Из Москвы вернулся Семёновский полк, получивший торжественную официальную встречу и награды от правительства.

Однако, несмотря на поражение, особого уныния не чувствовалось.

На конспиративном совещании военных работников было решено строиться на нелегальные рельсы и усилить работу в войсках, со ставкой на подготовку нового восстания. Семёновский полк, получивший почести и награды от правительства получил весьма чувствительную пощёчину со стороны не только рабочих, но и со стороны крестьянства. Семёновский полк подвергся единодушному бойкоту всей трудовой и частью даже либеральной столицы. Солдаты от родных получали письма, проклинающие их за кровавые расправы в Москве и лишающие их права возвращения в семью.

Военная организация решила обратить усиленное внимание на Семёновский полк и развить в нём работу. На меня была возложена задача добиться связи с семёновцами.

В Семёновском полку у меня было несколько земляков, через которых я и решил позондировать почву в полку. В ближайшее же воскресенье я устроил свой выход из экипажа и отправился в Семёновский полк. У ворот меня встретил дежурный.

— Ты к кому?

Я назвал фамилию моего земляка.

— Обожди, дежурного офицера позову.

Вышел офицер, подробно допросил меня, откуда я знаком с земляком и зачем к нему иду. Получив от меня исчерпывающие вопросы, офицер ушёл; через несколько минут вышел дневальный и пригласил меня войти. Поздоровавшись со мной, земляк прищурил глаз и больше, чем нужно, задержал мою руку в своей. Я понял, что нужно быть осторожным. За всё время беседы дежурный унтер-офицер неотступно находился вблизи нас и наблюдал за нашим разговором. Всё же земляк успел мне сообщить, что «зажато и нельзя слова сказать, куда-то услали целую группу». Мне же предложил быть осторожным и в полк не приходить. Ясно было, что полк терроризован до крайности, и настроение у. солдат угнетённое. Когда я поставил вопрос об увязке, земляк отрицательно покачал головой. Недалеко от нас стоял офицер и внимательно за нами наблюдал, потом он подошёл к нам ближе и стал слушать, о чём мы говорим. Обменявшись несколькими словами о домашних делах, мы простились с земляком и я ушёл.

Выйдя за ворота полка, я почувствовал, точно тяжесть с меня свалилась.

— Хуже, чем в тюрьме! — невольно вырвалось у меня.

Из полка я зашёл к одному из членов военной организации и сообщил ему о моей неудавшейся экспедиции в Семеновский полк.

На другой день после моего визита к семёновцам меня внезапно перевели из пекарни в роту. Все наши попытки выяснить причину перевода ничего не дали. Была ли провалена моя работа на пекарне или был запрос из Семёновского полка о моём посещении, выдавший мои нелегальные отлучки из экипажа, установить мне не удалось.

Во всяком случае, моя непосредственная связь с городом на неопределённое время порвалась.

Побег с военной службы

Положение моё в экипаже с изъятием меня из пекарни сильно ухудшилось, исчезла всякая возможность выходить из экипажа, держать тесную связь со всеми частями стало труднее и опаснее, в роте имелись люди, которых мы имели основание опасаться. Мои попытки устроиться на экипажную электрическую станцию не увенчались успехом; «шкура» в ответ на мою просьбу ответил мне:

— Сиди и не рыпайся.

«Любезный» ответ «шкуры» — «сиди и не рыпайся» — хотя и был сказан многозначительным тоном, но всё же не давал мне возможности установить, грозит мне какая опасность или нет. Вместо себя для связи с партией я наладил минного машиниста Зайцева, до этого неоднократно меня заменявшего. Зайцев аккуратно доставлял нам сведения и литературу из организации, он же держал связь с уполномоченными рот.

В начале февраля я получил записку без подписи, в которой говорилось: «Из морского штаба имеются сведения о предполагающемся аресте Никифорова и Зайцева, рекомендуем скрыться». Записка была без подписи, однако вероятность извещений от этого не уменьшалась.

Сообщил некоторым членам нашей группы, решили проверить. О штабных делах могли знать только штабные экипажа. Проверка привела к тому, что я получил вторую записку, в которой предлагалось проверку прекратить и предупреждению верить. Собрали группу из представителей рот. Группа высказалась за то, чтобы записке верить и нам с Зайцевым немедленно скрыться. Сообщили о положении и парторганизацию и решили ждать решения оттуда. Парторганизация с мнением группы согласилась и предложила нам немедленно скрыться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары