Муравьиный царь

Последний месяц, когда начались эти дела с матерью, Михалыч думал иногда, чтобы набрать Серегу, и все не набирал. Мать тоже про Серегу не говорила, только сегодня очнулась. И сейчас, когда от церкви отъехали, напомнила. Ладно, чего там… Михалыч нащупал мобильник, долго тыркал, отыскивая номер. Пошли длинные гудки. Михалыч поставил на громкость, чтобы и мать была в курсе. За деревьями замелькала, а потом полностью показалась река. Все та же Беда, другой тут не текло. Проехали мост, гудки все шли. Михалыч поглядел на мать и нажал сброс.

* * *

– После войны они часто к нам вадились, бабка рассказывала…

Снег успел загустеть, Михалыч сбавил скорость и полз на шестидесяти. Ничего, прорвемся, думал и вслушивался в полушепот матери.

– Мужика в селе не хватало, вот они и заглядывали… – мать сказала несколько слов одними губами, потом снова вернула звук, – к бабам нашим с предложениями. Некоторые бабы их гнали, могли и кипятком встретить. А некоторые тайком до себя допускали. Только рожать от них ни-ни, это уже чистый позор.

– Почему?

– Позор потому что. Да и вырастут, которые от них родились, и сразу в лес. Родителей не уважают, только лес им нужен. А если девочки, то готовые проститутки. Ну и всё. В нашей деревне, говорят, половина народа была от них рожденная. Это только официально.

– А как их звали?

– Гостей? А никак. Ни имени, ни паспорта. Придут, сделают свое дело – и снова в лес. Когда церковь в деревне была, попы их гоняли. Пойдут с кадилом, эти сразу бегут, в ноги нашим – бух! «Спрячьте, мы вам потом поможем». Бабы прятали их в погреб или печку. Отсиживались там, пока крестный ход мимо идет. Потом уходили.

– Помогали? – Михалыч задавал вопросы, глазами и головой оставаясь на дороге.

– Помогали, наверное… По-своему…

Мать зевнула и замолчала. Уловила, что Михалыч на разговорную волну не был настроен. Они вообще редко разговаривали. Мать была тихая, Михалыч в нее. За это, наверное, и рыб любил, чувствовал в них духовную близость.

В голове у Михалыча было тяжело. Снова подумал, что выперли с работы, к которой привык, и надо искать новую, а кругом кризис, тошнит уже. Подумал, что ребята ставят сейчас елку, украшают ее разной хренью, и вообще, уже скоро Новый год, он будет его встречать теперь безработным, а Лена сделает оливье.

Включил музыку. Знакомый голос под Розенбаума запел:

Ах вы, вишенки, черешенки,
Ах вы, выжиги и грешники,
Ах вы, ягодки-смеягодки…

Михалыч выключил.

Пусть где-нибудь в другом месте поет, а не в его машине. Это был Лёник, Ленин брат, которого Михалыч когда-то уважал, песни его еще переписывал. Потом Михалычу пришлось серьезно поговорить с ним и спустить с лестницы. Снова помирились, но слушать его песенки уже не тянуло.

Чтобы нормализовать мысли, Михалыч стал вспоминать свой аквариум.

Аквариум завелся у него случайно. Он был старый, не цельностеклянный, а с каркасом, крашеным зеленой краской. Остался он от тещи, когда после похорон они разгребали ее хату и готовили к продаже. Аквариум был сухим, только на дне галька с песком, остальное было забито старой обувью и сумками. Все это выбросили, а с аквариумом Михалыч не стал торопиться, вещь все-таки. Лена сказала, что его когда-то купили для Лёника, но Лёнику он надоел и рыбки подохли. Михалыч еще раз оглядел конструкцию, пощелкал в стекло и забрал себе.

Дома первым делом отмыл, наполнил для проверки водой и накидал ракушек из Турции. Аквариум тут же напустил на подоконник лужу. Подоконник Михалыч вытер, вытер пол, отжал тряпку и стал разбираться, в чем дело. Выяснил, что потрескалась замазка, на которой сидели стекла. Цемента дома не нашлось, и он обошелся Катюхиным пластилином. Сама Катюха первый вечер вертелась вокруг аквариума, но еще до покупки рыбок к нему остыла. А когда заплавали рыбки и Михалыч стал возиться с ними, то и ревнивые нотки появились. Катюха быстро вычислила в рыбках своих конкурентов и повела с ними нешуточную детскую войну. То в аквариум козюльки из носа набросает, то воду туда выльет из-под акварели. Самих рыбок, правда, не трогала: боялась Лены. Наказывала Катюху в основном Лена, у Михалыча не получалось – мешала любовь. Зато Лена кошмарила Катюху по полной, та только визжала на разные лады. Михалыч в эти «педсоветы» не совался, чтобы тоже не получить свою порцию. Уходил к рыбам.

Михалыч следил за чистотой воды, соскребал бритвочкой со стекол зеленую слизь. Из рыбок больше любил гуппи за их особенность как общительных и хорошо ладящих с соседними рыбами. Перед аквариумом мог сидеть час и два, как перед теликом. Забывал и про Лену, и про ужин, и про все. Ему казалось, что он понимает мысли каждой рыбы. Он как бы уменьшался и оказывался внутри аквариума, и за толстым стеклом, среди рыб, ему делалось спокойно. Он плавал среди рыб, поглаживая их золотистые бока, и они щекотали его лицо и грудь своими хвостами…

Из ниоткуда выскочил патруль и прижал Михалыча к обочине. Шины глухо вошли в сугроб. Михалыч нащупал документы и вылез.