Муравьиный царь

Лицо сразу стянуло ветром, полез в глаза снег. Двое в полицейской форме глядели на Михалыча и улыбались. Михалыч вообще настороженно относился к улыбкам, а к полицейским особенно. Ничего хорошего их улыбки не приносили.

– Куда путь держим? – спросили патрульные.

– В Бездну.

– Документы?

Михалыч показал.

– Колыхаев Геннадий Михайлович… А в Бездну где?

– Вот.

Глянули в машину:

– Мать?

Михалыч кивнул.

– Почему не пристегнута? И руки на свободе.

– В смысле? – напрягся Михалыч.

– В смысле – наручники. – Один показал на запястье. – Мера против побега.

– Профилактическая, – добавил другой.

– Сходи принеси. – Первый мотнул второму в сторону патрульного «фордака».

Тот собрался идти.

– Какой еще побег?.. – закипел Михалыч. – Какие наручники?..

– Удобные, сейчас продемонстрируем. Ей в них хорошо будет.

Второй вернулся, покручивая наручниками.

Михалыч втянул в себя воздух.

– Я что, – выдохнул паром, – родную мать, как преступницу, повезу? У вас самих мать есть?

– Есть. И мать, и семья. Сидим без премии. Пять побегов за месяц.

– Моя никуда не убежит, отвечаю.

– Все отвечают… – хмыкнул первый. – А как в Бездне ломать начнет… Пять побегов.

Ветер подул сильнее, Михалыч наклонил голову:

– Куда тут бежать?..

– Никуда. Все равно бегут. – Обернулся ко второму: – Сходи, ветер убавь немного.

– Не получается же, говорю… Тумблер заело.

– Сильнее крутить надо!

Второй снова ушел.

– Заело, в натуре, – вернулся. – Точно, этот вредить начал.

– Умельца одного ищем, – пояснил первый. – Повадился тут один в наши леса.

Михалыч стоял, разглядывая нашивки патрульных. На них была лисья голова.

– Вы кто?

– Мы-то? Колины люди, – сказали патрульные.

Михалыч сунул наручники в карман и сел за руль.

«Фордак» Колиных людей пыхнул маячками и исчез сзади в снегу.

– Ну, что? – спросила мать.

– Колины люди, – сказал Михалыч.

– Надо ж, не узнала.

Михалыч удивленно мотнул головой, но промолчал.

– В милицию превратились, – продолжала мать, – времена какие… Ты им чего дал?

– Чего? Денег.

– Не надо было денег. Им они все равно ни к чему. В землю спрячут и тут же забудут. Лучше бы меня позвал, я б им сказку рассказала, за так бы отпустили.

Михалыч покрутил головой, разминая шею:

– За сказку?

Мать, кажется, кивнула.

– А что ты нам в детстве не рассказывала? – спросил, помолчав.

– Сказки?

– Ну.

– Пыталась. Василию рассказывала. И Сергею пыталась. И тебе еще немного… А вы сами меня затыкали. Начну рассказывать, а Василий, он уже тогда болел, так он мне сразу выдавал. Ты, говорит, мама, не такие сказки рассказываешь, надо как в книге или как в мультяшке. А я ему: сынок, это в книге сказки все выдуманные, а у нас в деревне настоящие сказки были. Их старики рассказывали, а они много чего своими глазами видали. А молодежь их слушала и не перебивала, как сейчас везде.

«Как разговорилась…» – думал Михалыч. Он обогрелся после разговора с Колиными людьми, начало клонить в сон.

– И какую бы ты сказку им рассказала?

– Какую? Да хоть про Колобка.

Михалыч усмехнулся. Мать почувствовала и обиделась:

– Посмейся, тебе бы только деньгами туда-сюда сорить. А в настоящем Колобке все по-другому было.

– И как?

– Никак.

– Ну, скажи.

– Сказала уже. Вы все умные, все меня в четыре рта затыкали всегда. Всю жизнь перед вами промолчала, и еще помолчу, немного осталось.

Устроила голову на спинку сиденья и прикрыла глаза.

– Дай повестку, еще раз почитаю, – ткнула в плечо.

Повестка пришла месяц назад, чуть больше. Вылезла из ящика вместе с обычной рекламной хренью. Он бросил ее под зеркало и стал стаскивать с себя сапоги. И забыл про повестку. Провалялась под зеркалом еще пару дней. Еще бы валялась неделю, месяц или два. Потом Лена все выбрасывала, весь нараставший хлам.

Выкинуть повестку они не успели. К счастью. Гемора было бы еще больше.

Ему позвонили из собеса. Геннадий? Михалыч? Здрав-ствуй-те. Повестку получали?

Одной рукой Михалыч держал трубку, другой ворошил хлам под зеркалом. Видел свое отражение в спортивном костюме, за спиной дверь в комнату матери. Слышала мать тот разговор? Мать говорила, что нет. Лена была уверена, что да.

Прижимая трубку, вскрыл конверт. Пробежал глазами. Так… Так… Споткнулся, пошел на второй заход. Так. Так. Т-т-ак… В трубке все продолжали говорить, иногда интересуясь, слышит ли он. Михалыч мычал. И перечитывал повестку: второй, третий, четвертый раз.

Как и со смертью отца, все это вначале напоминало розыгрыш. Недоразумение. Мать тоже все отрицала. Даже повозмущалась немного. Пока не съездили в собес. Оттуда приехала уже другой, маленькой, с окаменевшим взглядом. Закрылась в комнате, на стуки и вопросы не реагировала. Пока Лене это не надоело, со всеми вытекающими. После этого мать снова стала появляться и прикасаться к еде. Но Михалыч видел ее редко: вызовы перед Новым годом шли один за другим. То снег убрать с крыши, то баннеры с новогодней заманухой развесить. Лена собирала документы в Бездну, возвращалась никакая, со свекровью общалась ласково сквозь зубы. Оставалась Катюха. Но она свою родную бабушку после того, как та попыталась ей заплести в школу косички, вообще игнорировала.

– Расскажи, – сказал Михалыч.