Мургаш

Мы остановились посредине площади. Откуда-то вы несли стол. Я взобрался на него и начал говорить. В эти время прибыло охранение, оставленное на Ботевградском шоссе.

— Товарищ командир!..

Я спрыгнул со стола. Раз меня прервали в такой момент, значит, случилось что-то серьезное. От Витины двигались грузовики с жандармами. Однако мгновения было достаточно, чтобы позвать Бойчо, который должен был со своим батальоном остановить и разоружить жандармов, а если они откажутся подчиниться — и уничтожить. Я снова вскочил на стол и продолжал речь. Вскоре донеслось несколько одиночных выстрелов, затем наступила тишина. Притихла и площадь. Я взмахнул рукой и заговорил:

— Для нашей родины наступили радостные, счастливые дни, дни свободы…

На шоссе показалась мрачная колонна. Жандармы, бывшие еще вчера грозой, шли без оружия, с опущенными головами, конвоируемые партизанами.

Никакая сила, никакие слова не могли сдержать бросившийся на пленных жандармов народ.

— У-у-у… Убийцы!..

Многоголосый крик захлестнул улицы.

— Вот же он! Вот! — женский возглас взметнулся над площадью.

— И этот гад!

Несколько женщин окружили меня:

— Эти двое издевались над беременной Петрункой!

Поднятые руки, сжатые кулаки.

Схватив винтовки за стволы и приклады, партизаны образовали живую стену. Я снова впрыгнул на стол и крикнул:

— Товарищи! Сегодня власть у народа. Народ должен сказать свое слово. Как поступить с этими пленными? Освободить или наказать?

— Смерть! Сме-е-ерть! Смерть!

Никогда, наверное, приговор не бывал вынесен с бо́льшим единодушием…

В этот момент позади меня остановился грузовик Я обернулся — около кабины шофера стояла Лена. Я бросился к ней, но скоро нас разлучил товарищ, пришедший с донесением, которое он принял по телефону.

В казармах Ботевграда укрылись офицеры-фашисты, вооруженные до зубов. Они отказывались сдаться.

В нашем распоряжении было оружие пленных жандармов и грузовики. Я приказал Недялко Периновскому собрать отряд в сто человек, остановить все проходящие через Чурек легковые машины и грузовики и двинуться на помощь ботевградским товарищам. Однако новая телефонограмма принесла весть, что в Ботевграде революционные силы сами справились с врагом.

Я уже готов был подать команду выступать, когда несколько пожилых мужчин подошли ко мне:

— Товарищ командир, стол накрыт.

Его накрыли во дворе у Бойчо.

Пироги с брынзой, жареные куры, мясо, яйца, молоко, вино, хлеб… Это был настоящий пир, да только пировать было некогда: пора выступать. Только теперь я мог поговорить с Леной.

Мы уже собрались идти, когда я предложил:

— Лучше тебе вернуться в Софию. Ты привезешь из Бабицы Аксинию и бабушку и будешь ждать нас…

В этот момент кто-то позвал меня. А когда мы двинулись, Лены с нами не оказалось. Я встретил ее на одном из следующих митингов в Саранцах. В каждом селе нам готовили стол и сердились, если не могли остаться и отведать их хлеба.

В Саранцах первым на митинге выступил Бате. Ко мне подошли несколько товарищей.

— Лазар, люди хотят, чтобы и ты слово сказал.

Я взобрался на грузовик, превращенный в трибуну. И в этот момент услышал сдавленный крик Лены:

— Тетя Анна!..

Сквозь толпу к нам пробиралась тетя Анна, мать Васко. Сдавленный крик Лены напомнил мне страшную правду о судьбе Васко.

Перед затихшей толпой я рассказал о подвигах нашего Васко, о его героической смерти. У многих на глазах блестели слезы.

— Пусть все, кто любит свой народ так, как любил его Васко, придут к нам и продолжат вместе с нами борьбу с гитлеровским зверем, — закончил я.

В наступившей тишине первым прозвучал голос тети Анны:

— Лазар, запиши нашу Мику первой!

Мика была сестрой Васко. Молодая, красивая девушка, славилась как деятельная ремсистка и прекрасная ятачка.

— Не надо, тетя Анна, ты уже отдала и сына, и мужа… — Послышалось со всех сторон.

Но тетя Анна повторила:

— Записывай ее, Лазар. Ей есть за кого мстить, за кого воевать!

Я записал Мику первой. Она открыла список добровольцев.

3

Вечерело, когда мы подъехали к Осоицам. Я подал знак остановиться. И тут я увидел Лену.

— Ты не уехала в Софию? Садись в грузовик. Ты имеешь право раньше всех въехать в Осоицы.

Здесь к нам вышла мать Ворчо.

Одну руку она вытянула вперед, а другой поддерживала передник, наполненный чем-то.

— Лазар, Лена… помните… Ворчо… Он так наказывал… Ваши винтовки цветами украсить… Не довелось ему привести в дом жену-партизанку…

Передник тети Магды был полон цветов. Это были не просто цветы, а настоящие букеты, перевязанные полосками красной материи. И пошла мать от партизана к партизану, ласково гладила каждого по голове и плечам, украшала винтовки цветами, роняя молчаливые слезы. Я услышал, как кто-то тихо прошептал:

— Никогда не умрет погибший в бою партизан, но мать всегда будет плакать о нем…

4

Одиннадцатого сентября два батальона вошли в Новоселцы. Кровавую славу имело это село. Только майор Стоянов со своими подручными убили более восьмидесяти патриотов. За эти «подвиги», за преданность фашистской власти правители наградили Стоянова 160 тысячами левов.