Мургаш

Я снова вернулся к своему докладу. Он не был написан на бумаге, но я точно и быстро перечислял: столько-то и столько ятаков у нас, столько-то винтовок и патронов. Между прочим, упомянул, что мы поселились у бай Марина. Борис снова прервал меня:

— Как он вас встретил? Как вела себя его жена?

Я рассказал.

— А ты знаешь, что сейчас на фронте?

Упомянув о фронте, он взглянул на часы. Как раз в это время софийское радио обычно передавало новости.

Через минуту голос диктора заполнил комнату: речи фюрера, очередная статья Геббельса, затем новости с восточного фронта. В Сталинграде не осталось ни одною целого дома, немцы заняли еще два квартала.

— Скоро перестанут занимать. «И на нашей улице будет праздник!» Сейчас эти слова повторяют во всех концах Союза.

— Ну и…

— Сверху информируют, что в ближайшее время ожидается решительный перелом в положении на фронте… В Союзе многие колхозники, ученые, писатели отдают все свои сбережения на покупку танков, орудий, самолетов. Это, братец, великий народ. Нет такой силы, которая могла бы его сломить. Поэтому-то и на нашей улице будет праздник! Ожидается невиданное наступление. И мы должны действовать.

Радио замолкло. Замолчал и Борис. Я стоял, погруженный в свои мысли. Там, в Советской стране, рабочие день и ночь стояли на трудовой вахте, советские солдаты, вооруженные самолетами, танками и катюшами, сражались с врагом, а я сейчас не там…

Голос Бориса вывел меня из задумчивости:

— Расскажи теперь о партийной работе в Новаченском районе.

Нет, я не должен быть там. Мое, наше место здесь, с партизанами, в загоне бай Марина, на Злой поляне, под Мургашем.

2

В горах поздно рассветает и рано темнеет. А в короткий январский день просто не улавливаешь, когда он начинается и когда кончается.

Мы сидим в овчарне бай Димитра. Два дня валит снег, и неизвестно, когда мы вернемся к бай Марину, откуда удобнее всего вести работу в близлежащих селах.

Решили послать бай Димитра на разведку. И вот рано утром он надел бурку и отправился выполнять задание. Мы знали, что бай Димитр должен вернуться на следующий день, но вечером он почему-то вдруг снова появился у нас. Видимо, спешил сообщить что-то важное, но что?

— Траур! Три дня траур по всей Болгарии!

Ничего не можем понять. Откуда у бай Димитра такое городское слово? Мы окружили его. Он с трудом переводил дыхание:

— С вас причитается, ребята. И я угощаю. Сталинград-то, а?..

— Говори толком, — нахмурился Митре.

— Фельдмаршал сдался со всей своей армией! Триста тридцать тысяч! В Германии траур! И в Болгарии тоже.

— Кто тебе сказал?

— Своими ушами слышал, по радио.

По партизанским законам не разрешается шуметь, но на этот раз мы все вшестером закричали «ура». Наконец-то и на нашей улице праздник!

— Спускаемся? — спросил Калин.

— Куда?

— К бай Марину.

— Нет, — отрезал Митре. — Сначала надо проверить, как там, и тогда…

В загон бай Марина мы все же вернулись, но ненадолго.

В конце февраля к нам пришел новый партизан — Илья Пешев, по кличке Пешо, наш будущий интендант. С ним пришло и радостное ощущение, что наш отряд увеличивается, что мы растем, что про нас уже не скажешь: одна ласточка не делает весны.

Однажды мимо загона прошло несколько ребят. Дети пошли в лес за подснежниками и заметили нас. Придется снова менять убежище и перебираться в овчарню бай Димитра. В эти дни наш отряд пополнился еще одним партизаном.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

У нас появился радиоприемник. Его принес Пешо. Каждый вечер мы слушали передачу последних известий из Москвы. Сначала из эфира неслись нестройные звуки, затем финальные аккорды музыкальной передачи, и после короткой паузы звучал знакомый голос диктора:

— Говорит Москва! Говорит Москва!

В эти дни каждое слово Москвы было для нас словом радости. Советская Армия гнала врага со своей земли, а мы… мы вынуждены были бездействовать, отсиживаться в овчарне бай Димитра. И не удивительно, что люди в нашем отряде начали ворчать, нервничать, возникали ссоры по самому незначительному поводу. Там, на востоке, развертывалось гигантское сражение, решающее судьбы человечества на тысячи лет, а мы укрывались в лачугах, бродили по селам и ждали вечерних часов, которые связывали нас с жизнью Большой земли. Радость каждой новой победы на фронте сменялась тягостным чувством сожаления, что мы бездействуем.

Мы все чаще приглядывались, на сколько стаяли снега, а при виде хмурого неба, грозившего новым снегопадом, наши сердца сжимались. Выход в горы теперь зависел только от погоды. Наконец руководство приняло решение о нашем перемещении в лагерь во второй половине марта.

К нам пришел Ангел Гешков, секретарь Новаченского райкома. Решение окружного комитета о присоединении его к отряду совпало с получением повестки о призыве в армию. Когда у полиции не было достаточных улик для того, чтобы бросить активного коммуниста в тюрьму, его мобилизовали в армию. Партия знала об этом полицейском трюке и дала указание всем коммунистам в подобных случаях переходить на нелегальное положение или идти в партизанские отряды.