Мургаш

Наша контрольная встреча была назначена на полночь, и мы снова пошли к пустой мельнице.

— Зайдем, Митре? — предложил я, когда мы проходили мимо церкви.

— Что? — не понял наш испанец.

— Зайдем, помолимся дедушке господу. Может быть, смилуется над нами и даст нам немного мясца или какое яичко.

Двери церкви были заперты. Но разве это для нас препятствие? Мы вошли и зажгли свечку. Если кто с улицы и увидит свет, подумает, что домаливается какой-нибудь запоздавший богомолец.

Перед алтарем мы нашли немного жареного мяса, крашеные яйца, платки, носки и даже две бутылки подсолнечного масла. Верующие решили умилостивить господа своими подарками, и должен сказать, что никогда они этого не делали так вовремя и так к месту.

Мы набили карманы платками и носками, завернули еду в полотенце. Бутылки тоже захватили с собой.

— Вот только винца не сообразили оставить, — заметил Митре, осматриваясь.

— Они-то сообразили, но нас опередил пономарь, — пояснил я, как более осведомленный в божьих и церковных делах.

На встречу мы пришли вовремя и в хорошем настроении. У нашего ятака был перепуганный вид. По случаю праздников в село приехало несколько полицейских во главе с участковым начальником. И ятак пришел на встречу с пустыми руками, так как боялся, что его кто-нибудь встретит и спросит, что это он несет. Только несколько красных яичек и удалось сунуть в карманы.

Закончив наши дела, мы отпустили ятака, а сами с Митре направились в Чурек. Несмотря на поздний час, бай Пешо ждал нас. Не спала и тетка Ваца. Мы отдали ей масло и попросили испечь слоеный пирог. Затем вытащили две пары детских чулок, взятых в церкви.

— Это для деток. Думали, думали, что бы им подарить, и Митре придумал: «Чулки! Ведь дети их больше всего рвут». От одного приятеля получили карточки на них.

Женщина со слезами благодарности смотрела на нас: в такое тяжелое время подумали о детях. А мы с Митре решили, что господь простит нам и кражу и ложь, потому что все это сделано с благородной целью.

Подготовительная работа, которую мы вели в течение последних девяти месяцев, давала свои плоды. К нам приходили новые партизаны. Связь с селами стала надежной, и местность мы изучили отлично.

В эти дни фашистское правительство готовило массовое выселение евреев из Болгарии в лагеря смерти. Несколько месяцев назад гитлеровцы выслали евреев из Беломория. После принятия ряда законов, запрещающих этим болгарским гражданам жить в больших городах, работать в государственных учреждениях, иметь свои предприятия и мастерские, после реквизиции их имущества фашистские власти готовились передать евреев в руки гитлеровских палачей.

Весь болгарский народ под руководством партии поднялся на защиту своих соотечественников. Сотни петиций, подписанных профессорами, учеными, писателями, рабочими и крестьянами, были посланы во дворец и в парламент, в совет министров и отдельным депутатам.

Молодых еврейских граждан власти мобилизовали в «черные» трудовые лагеря. В невероятно тяжелых условиях голода и экзекуций люди должны были исполнять поистине каторжную работу по десять, двенадцать и даже четырнадцать часов в сутки.

Партия дала указание евреям-коммунистам перейти на нелегальное положение и присоединиться к партизанским отрядам. К нам должна была прийти одна такая группа из двадцати человек, и мы приготовились к встрече.

В конце мая наше пополнение прибыло.

Все они были горожане до мозга костей, и в первый момент у нас, старых партизан, возникла тревожная мысль: сумеют ли они перенести все трудности и лишения партизанской жизни?

Ведь для них слово «партизан» овеяно определенной романтикой, которая ох как далека от суровой действительности!

Позднее, когда мы с Шомполом стали друзьями, он смущенно признался мне:

— Знаешь, бай Лазар, когда я шел в партизанский лагерь, представлял себе его так: белые островерхие палатки в два ряда с флагом на самой высокой из них — на штабе, а в глубине, немного в стороне, просторная палатка — столовая. И как же я удивился, когда…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Слова «приезжайте домой» были подчеркнуты. Бабушка Гана не отличалась особой грамотностью, и поэтому ее редкие письма были короткими. Это письмо тоже состояло лишь из нескольких строк и заканчивалось словами: «Приезжайте домой вдвоем с Аксинией».

Слово «дом» для меня всегда означало дом, где жила наша семья — мама, Стефан и Марианти, где потом стал жить и Добри. И вдруг я получаю письмо, в котором меня зовут «домой».

Мой ли это дом, тот, в далеком селе, куда и ездила-то я всего три раза? Вспомнила слова Добри: «Наступит весна — отправляйтесь домой, к матери». И я поехала.

В конце апреля, после лазарова дня, наша повозка остановилась перед домом бабушки Ганы в Брышлянице. Не успела я сойти, не успел возчик крикнуть «Бабка Гана, к тебе гости!», как со двора послышался звонкий девичий голос:

— Тетя!