Мурло

И вот Костя сидел, ел солёную кашу — в тарелку капали слёзы — и жалел себя. Однажды мама перед приёмом у стоматолога научила его такой фразе: «Я чувствую только то, что я чувствую здесь и сейчас». И Костя часто, много раз подряд повторял эту фразу, когда начинал бояться. Это помогало ему взять себя в руки. И теперь он сидел и повторял про себя: «Я чувствую только то, что я чувствую здесь и сейчас». Повторял, повторял и вдруг понял, что чувствует только солоноватый вкус водянистой каши с силиконовыми кусочками кислой черники. Это осознание вогнало мальчика в бездну отчаяния, которую ему самому нужно было преодолеть. И выход из этой бездны проглядывался через скисающее зловонное болото на дне тарелки с кашей. Тогда Костя стал думать над новой фразой для случаев, когда у мамы в будний день выходной.

За этими размышлениями его и застал Домрачёв. Возбуждённый, он ворвался в кухню и с удивлением обнаружил сына, всё ещё размазывающего кашу по тарелке.

— Чего комедию ломаешь? Невкусно, что ли? — спросил Степан. — Невкусно, — Костя поднял заплаканные глаза на отца в надежде, что слёзы разжалобят его.

— Я тебе дам, невкусно! — Домрачёв выпучил глаза. — Чего ты там размазываешь? Дай-ка сюда.

Он подошёл к сыну, наклонился над ним, грубо выхватил ложку из его руки и попробовал немного каши. «Ну и дрянь!» — подумал он.

— Ну и чего ты ревёшь? — спросил сына Домрачёв. — Мне бы в детстве такую кашу. А то знаешь, чем кормили? Одни опилки и шелуха от семечек. Во как, — Домрачёв поднял палец. — А в Африке, думаешь, чем дети питаются? А?

Костя виновато посмотрел на тарелку и принялся лениво жевать кашу: лишь бы отца не слушать.

— То-то же. Побыстрее давай — опоздаем с тобой. И не балуйся с едой. Слёзы вытри. Вытри, кому говорят, — Домрачёв с брезгливым видом бросил сыну полотенце.

А Косте наконец пришла в голову мысль: «Скоро это закончится». Но всё только начиналось: Степан Фёдорович стоял напротив сына, смотрел по сторонам и искал на спинках стульев рубашку. Он всё не мог дождаться, когда Костя доест свой завтрак, чтобы как следует, без присмотра, заняться поисками.

— Наелся? — спросил сына Домрачёв.

— Так точно, — ответил вышколенный Костя.

— Ладно, иди, солдат, — отпустил сына Степан.

Костя, радостный, быстро сорвался с места и понёс тарелку к раковине.

— Оставь, я помою. Беги, одевайся.

Костя сначала не поверил в слова отца и начал искать в них подвох: он наклонил белокурую головку и из-под бровей стал сканировать отца. Домрачёв вытянул шею так, чтобы его голова была как можно дальше от сына, положил ладонь на его плечо и подтолкнул к выходу.

— Чего ты? Счастью своему не веришь? Беги, кому говорят.

И Костя побежал в комнату. Домрачёв смотрел ему вслед (Как бы тот не повернулся. «Ещё матери растреплет», — боялся Степан Фёдорович) и, не глядя, ссыпал остатки каши в мусорку. Последнюю ложку он положил в рот, пожевал кашу и, наклонившись, выплюнул её в ведро. Там-то он и заметил свою выходную рубашку. Увидев знакомые голубые полоски, он неистово закричал на всю квартиру: «А-а-а-а-а!» Закричал так, будто ему меж рёбер вогнали грубое лезвие. Испуганный, Костя прибежал в кухню и стал наблюдать за отцом, высунув голову из-под столешницы. Домрачёв, как помешанный, крутился на одном месте и не знал, на чём остановить взгляд. Вдруг он заметил сына.

— Вот ты где! — прошипел он и быстро схватил сына за плечо.

— Мама! Мама! — кричал Костя.

— Сорванец! Твоих рук дело?! — Домрачёв тыкал сына лицом в ведро, как нашкодившую собачку.

Костя плакал и смотрел на ту самую солёную кашу. — Моих, — треснувшим голосом сказал Костя и подумал: «Нужно было доедать».

— Зачем? Зачем!?

— Она невкусная была, — осторожно ответил Костя.

— Я тебе дам, невкусная! — кричал Домрачёв. Он уже забыл про рубашку и думал лишь о том, чем бы отстегать сына.

В кухне появилась сонная Наташа и спросила:

— Что случилось?

— Мама! Мама! — услышав родной голос, Костя вцепился в эту возможность спасения, как утопающий хватается за круг.

— Стёпа! — крикнула Наташа и попыталась отстранить мужа от сына.

— Сейчас, я только задницу ему надеру! — обратился скорее к сыну, чем к жене, Домрачёв.

Костя в истерике затопал и закричал.

— В чём на работу я буду ходить, ты подумал?! А?! Подумал?! — спрашивал Домрачёв.

— Степан, это я выбросила! — созналась Наташа, как только поняла, в чём дело.

— Как же, — ухмыльнулся Домрачёв. — Ты его не прикрывай. Его воспитывать нужно.

— Ты что оглох, что ли?! Отпусти Костю, кому говорят! — закричала Наташа. — Я выбросила рубашку твою.

Домрачёв отпустил сына и медленно перевёл испуганный взгляд на жену. Костя спрятался за её спиной.

— Зачем? — едва не плача, спросил её Домрачёв.

— Зачем-зачем? Таракана я на ней прихлопнула, — самодовольно сказала Наташа.

— А застирать? — всё не понимал её Домрачёв.

— А где застирать, Стёпушка? Вся ванная в тараканах.

— Ну и что ж мне делать теперь? — поинтересовался Домрачёв, волнуясь о своём повышении.

— Травить, Стёпушка, травить, — заявила Наташа.