Мушкетер

Однако дорога оказалась тяжким испытанием. Уже во время первой нашей остановки в Фонтенбло мне пришлось остро почувствовать то презрение и неприязнь, которые исходили от моих подопечных, и не иметь возможности хоть как-то оправдаться в их глазах. Разумеется, я хотел открыться Исааку Лакедему – хотя бы ему одному. Пока мы меняли лошадей, я отправил Юго купить господам Лакедем провизии на дорогу, сам же подошел к карете. Я совсем уж было собрался пригласить моего подопечного на разговор, как на глаза мне попался местный кабатчик, чересчур внимательно, по моему мнению, таращившийся в нашу сторону. И я тотчас отошел от кареты, предварительно захлопнув дверцу.

Та же история повторилась и в Невэре, где мы остановились на ночлег. Правда, на сей раз подозрительным мне показалось поведение не кабатчика, а компании каких-то странных господ, остановившихся в той же гостинице. Вновь я старался держаться в стороне от моих подопечных, препоручив их заботам Юго и Мушкетона. Сняв для семейства Лакедем две комнаты во втором этаже, сам я всю ночь провел у их двери. Меня заботила не только их безопасность, но и то, что господин Лакедем, отчаявшись, мог попытаться бежать. Тогда бы мой план их спасения рухнул.

Если бы мы могли ехать, не останавливаясь – о, все было бы куда проще и легче! Я отдыхал душою в то время, когда Мушкетон, сидя на высоких козлах, лихо нахлестывал пару серых лошадок, запряженных в тюремную карету. Но время от времени приходилось менять коней на станциях (трудностей это не представляло никаких – бумага за подписью кардинала действовала безотказно, так что мне завидовали даже королевские курьеры, которых я пару раз оставлял без свежих коней). И вот тут следовало держать ухо востро: я был уверен в том, что вокруг, пусть даже невидимые мною, могли присутствовать шпионы его высокопреосвященства. В таких-то местах, в виду посторонних, мои подопечные могли выдать себя и меня неосторожным словом или даже жестом. Поэтому, скрепя сердце, я продолжал терпеть упорное нежелание Рашели даже смотреть в мою сторону, отказ Исаака Лакедема и его жены от того, чтобы разделить трапезу (вместо обеда на казенный кошт, Юго, с моего разрешения, покупал им снедь, и они трапезничали, не выходя из кареты).

Как я уже говорил, в Невэре мы заночевали, и завтракать нам пришлось вместе. Собственно, ни госпожа Лакедем, ни Рашель к завтраку не вышли. Они оставались в комнате; господин же Лакедем принял мое приглашение молча. Во все время завтрака он хранил презрительное молчание, едва притронувшись к еде; мой же аппетит не могли испортить ни его отношение, ни предстоящие трудности, самой малой из которых было презрение друга моего отца. Я поглощал лососину, приготовленную в пряном соусе из красного вина с многими специями, запивал ее превосходным бургундским. В конце концов, мне доставляло некоторое удовлетворение то, что я мог пировать и угощать господина Лакедема за счет нашего смертельного врага, дона Жаиме душ Сантуша – ведь деньги на дорожные расходы я получил именно от него. Это лишь разжигало мой аппетит, на отсутствие которого я, впрочем, никогда не жаловался.

Господин душ Барруш – а с момента отъезда из Парижа я про себя все чаще называл его подлинным именем – смотрел на меня с нескрываемым отвращением.

Отодвинув тарелку, я сказал:

– Не кажется ли вам, господин Лакедем, что, отказываясь от еды, вы тем самым лишаете поддержки собственных близких, тех, кому ваша поддержка чрезвычайно важна?

Судя по его лицу, он хотел что-то съязвить, но я не дал ему произнести ни слова:

– Вам необходимы силы – хотя бы для того, чтобы перенести эту дорогу. Голод лишит вас сил и добавит забот вашей жене и дочери. Ешьте. Если вас смущает мое присутствие – я вас оставлю.

Сказав так, я действительно вышел из-за стола и отошел к окну.

Краем глаза я заметил, что, после некоторого замешательства, ростовщик пододвинул к себе блюдо с рыбой и принялся за еду. Видимо, мои доводы показались ему разумными.

Дождавшись, пока он покончил с едой, я вызвал Юго и приказал ему отнести в комнату, где находились женщины, двух жареных цыплят и бутылку вина. Старик вопросительно посмотрел на хозяина. Господин душ Барруш молча кивнул, и слуга отправился выполнять приказ. После его ухода, ростовщик негромко сказал:

– Очень благородно с вашей стороны, господин тюремщик, заботится о здоровье узников. Надеюсь, и за это Господь не оставит вас своей милостью.

Я хотел промолчать на эту колкость. Но не удержался. По счастью, в столовой никого не было. Я сказал:

– Господин Лакедем, вместо того, чтобы оскорблять меня, может быть, незаслуженно...

– Незаслуженно?! – взорвался он. – Хотя да, ведь вас не в чем винить – вы всего лишь стремитесь выполнить приказ как можно лучше! Незаслуженно, черт побери!

– Да, незаслуженно, – твердо повторил я. – Я мог бы вам объяснить...

– Ничего не нужно объяснять, господин Портос, – перебил он с презрительной усмешкой.