Мушкетер

Командовал гвардейцами де Жюссак. Он и крикнул, едва мы втроем выхватили шпаги:

– Сдавайтесь, господа мушкетеры! Вас вдвое меньше – вам не устоять!

– Что означает это нападение, Жюссак? – задыхаясь от негодования, воскликнул де Рео.

– Вы нарушили указ о пребывании на улицах Парижа в ночное время, – невозмутимо ответил Жюссак. – И оказали сопротивление, в связи с чем мы вынуждены прибегнуть к силе. Сдайте ваши шпаги, господа, и следуйте за нами. Утром папаша Тревиль придет за своими шалунами – тогда, возможно, вас отпустят. Или не отпустят, на усмотрение судейских.

Разумеется, о сдаче не могло быть и речи. Не сговариваясь, мы бросились на врага. Ситуация действительно была сложной – каждому из нас досталось по два противника. Но, по счастью, улочка Феру – не пустырь за монастырем кармелиток, вдвоем тут было трудно развернуться. Поэтому, например, напарник Жюссака, не столько помогал своему командиру, сколько мешал ему. Арамис, сломавший свою шпагу в первое же мгновенье стычки, но быстро завладевший шпагой одного из противников и бурно контратаковавший Жюссака, умело этим воспользовался. С силой отбив удар, он неожиданно сделал выпад через плечо невысокого Жюссака, и заколол его незадачливого помощника. Правда, уже через мгновение ему пришлось отступить под натиском опомнившегося Жюссака.

К сожалению, они сами скоро поняли это и, приложив немалые усилия, оттеснили нас на перекресток, а здесь немедленно окружили с трех сторон.

Три шпаги против пяти – не самый удачный расклад. Тем не менее, нападавшие медлили. Рео шепнул:

– Отступаем, господа, пока нам не отрезали единственный путь к отступлению, – имея в виду, что проход между домами, укрытый глубокой тенью, еще был свободен.

– Вы правы, – согласился Арамис, – к ним вот-вот придет помощь, и тогда нас утащат в тюрьму или перережут как цыплят. Уж лучше отступление.

– Я вас прикрою, – предложил я, делая шаг вперед. – Бегите!

Я неожиданно атаковал Жюссака, ближе всех стоявшего к нам, от неожиданности он отступил. Но в мои расчеты не входило сражаться против пятикратно превосходившего меня врага. Заметив краем глаза, что друзья мои, воспользовавшись смущением, которое я вызвал у гвардейцев своей атакой, скрылись в проулке, я постепенно начал отступать. Жюссак наседал на меня, до тех пор, пока мы не оказались в достаточно узком месте, где его товарищи не могли прийти ему на помощь. Тогда я нанес ему колющий удар, целя в лицо. Мой противник отшатнулся, я же немедленно нырнул в спасительную тьму того же проулка, в котором несколькими минутами раньше растворились мои друзья. Меня никто не преследовал: «красные», по всей видимости, опасались, что в кромешной темноте на них посыплются удары, и они окажутся в том же положении, в котором совсем недавно оказались мы.

Почти добравшись до улицы Старой Голубятни, я остановился. Атос! Он не должен был погибнуть вот так, на ночной улице[10] , сраженный вероломным ударом в спину. Это было несправедливо! Лучший воин Франции, мой благородный друг и наставник! Но даже если он погиб, я не мог позволить, чтобы его тело остывало на ночной мостовой, дожидаясь появления утреннего караула, а до того было бы обшарено ворами. Меня передернуло от омерзения, когда я себе представил, как бесцеремонно выворачивают карманы у мертвого Атоса, как чьи-то руки срывают с его пальца фамильный перстень...

И вот тут я вспомнил то, что окончательно подвигло меня вернуться на улицу Феру, несмотря на то, что наши противники могли еще находиться там: когда я набросился на Жюссака, то случайно бросил взгляд в ту сторону, где лежали наши товарищи. Сейчас мне показалось, что Жуазель и новичок были неподвижны, а Атос пошевелился, словно пытаясь приподняться на локте. Словом, я решительно двинулся в обратный путь.

Уже через полчаса я достиг угла Феру. Глазам моим предстало поле недавнего сражения, залитое ярким желтоватым светом полной луны. Тела трех мушкетеров лежали там же, где их сразили шпаги гвардейцев. Гвардейцев же кардинала не было видно. Скорее всего, они удовольствовались очевидной победой над нами, и праздновали ее сейчас либо в одном из кабачков неподалеку, либо в своих казармах. Я ускорил шаги и увидел, что меня кто-то опередил. Высокий человек неторопливо ходил по месту стычки, поочередно наклоняясь над каждым телом. Его можно было принять за могильщика или, скорее за священника, дающего последнее напутствие умирающим или молящегося о том, чья душа уже покинула наш мир. Сходство со священником усиливал длинный черный (или темный) плащ.

Но, конечно, это не мог быть священник. Скорее всего, незнакомец в плаще был из числа ночных воров, которые не прочь поживиться содержимым карманов покойников или тех забулдыг, которых винные пары свалили посреди улицы, на полпути к их жилью. Решив, что он именно из таких мародеров, я потянул из ножен шпагу и крикнул:

– Эй ты, проваливай, пока я тебе уши не отрубил!

Незнакомец, в этот момент склонившийся над Атосом, резко выпрямился и посмотрел в мою сторону. Я тотчас замер на месте. Сердце мое забилось учащенно.