– Что ж, вы правы. Прошу меня простить, – серьезно ответил душ Сантуш. – На это потребовалось время. Но у меня есть обстоятельства, извиняющие эту мою задержку. Месть – одно из самых прекрасных занятий на свете, но, к сожалению, не единственное. Есть у меня и другие дела – не только местью я живу. Например, служба, которую я должен выполнять с той же добросовестностью, что и вы, господин Портос. Я понимаю, что это не оправдание, и потому искренне прошу у вас прощения за то, что заставил вас ждать целый год. Но до тех пор, пока я однажды не понял, кого вы напомнили мне в первую нашу встречу, я так и не мог решить: умысел имел место или наивность. Это произошло совсем недавно, вы словно ускользали из моей памяти, – он развел руками. – И, конечно же, повторяю, я вовсе не хотел причинять вред вашим товарищам. Я хотел заполучить вас, господин Портос, господин Исаак ду Пирешу. Жюссак – мой давний знакомый, и это я сделал так, что он устроил засаду на вас и ваших друзей. О, разумеется, если бы я прямо попросил бы его об этом, он, возможно, отверг эту просьбу. Даже мог счесть себя оскорбленным. Но... – душ Сантуш усмехнулся. – Но, знаете ли, это соперничество между мушкетерами короля и мушкетерами кардинала... – он покачал головой. – Не понимаю, почему ни Ришелье, ни Людовик не стремятся прекратить его, оно ведь многому препятствует... Так вот, я всего лишь подзадорил его. Сказал, что ваши, господин Портос, товарищи ни в грош не ставят указы его высокопреосвященства, а над его мушкетерами откровенно посмеиваются. И добавил – так, между прочим, – что ему вряд ли удастся арестовать мушкетеров. Например, тех, кто засиживается в кабачке на улице Феру, вопреки указам. После этого мне оставалось только дождаться, пока арестованных приведут в Пале-Кардиналь. Но – вновь это пресловутое соперничество! – дон Жаиме развел руками. – Теперь оно сыграло
При этих словах, Атос, до того лежавший неподвижно, вдруг чуть шевельнулся и издал слабый стон. Я и дон Жаиме одновременно посмотрели в его сторону.
– Послушайте, – сказал я. – Мы тратим время на разговоры, а между тем, мой друг тяжело ранен и нуждается в помощи!
Он задумчиво посмотрел на меня, затем на Атоса. Несколько раз взмахнул шпагой, разминая кисть. Клинок свистнул, рассекая ночной воздух. Душ Сантуш проверил лезвие на гибкость и вновь обратился ко мне:
– Пирешу и Барруш, – дон Жаиме произнес это почти шепотом. – Эти двое убили моего отца, и я поклялся отомстить. Моя месть исполнена лишь наполовину – по вашей вине. Что ж, значит, так тому и быть. Я мог бы выпросить вашу голову у его преосвященства, рассказав ему, кем был ваш отец. Вас бы арестовали и отправили в Испанию – о, поверьте, никто больше не допустил бы той ошибки, которую совершил исполнительный, но туповатый гвардеец Портос – ведь таких, как он, больше нет на свете! Вас доставили бы в нужное место – а там вами занялись бы судьи Священного трибунала. Далее то, что осталось бы от вашего тела после пребывания в пыточной, сожгли бы на площади. В Порто, там же, где был убит мой отец.
Признаюсь, от нарисованной перспективы мне стало не по себе. Сеньор душ Сантуш заметил это и скупо усмехнулся.
– Не бойтесь, господин де Порту, я не собираюсь этого делать. Если бы на вашем месте стоял Лакедем – другое дело. Но с вами мы действительно можем решить дело куда проще и быстрее. Вы при шпаге, я – тоже. Итак, моя шпага – против вашей. Вы согласны?
– Ваша шпага – против моей, – повторил я. – Согласен. Но я бы хотел помочь товарищу, – я указал на Атоса. – Вы проявляете благородство, вы предлагаете мне дуэль, – будьте же благородны до конца, позвольте мне перенести раненого к нему домой – он живет на этой улице, в угловом доме, всего лишь тридцать шагов отсюда. Посмотрите, во втором этаже горит окно – это его квартира. Можете меня сопровождать, если угодно. После этого я к вашим услугам...
– Минутку, Портос!
Голос Арамиса прозвучал неожиданно для нас обоих. Жаиме немедленно занял оборонительную позицию, видимо, ожидая нападения сразу двух врагов.
Я оглянулся. Друг мой неторопливо подошел ко мне и остановился, скрестив руки на груди. Шпага его оставалась в ножнах. Судя по всему, им двигало то же соображение, что мною – забота о павших товарищах.