Musica mundana и русская общественность. Цикл статей о творчестве Александра Блока

С нетворческим состоянием, с глухотой к подлинной истории (resp. с «обывательской» жизнью в «календарном» времени) соотнесена и другая важная особенность «цивилизации» – описанная выше ее отчужденность от «природы». Начиная со статей 1900-х годов («Стихия и культура», «Народ и интеллигенция», «Горький о Мессине») Блок понимает «природу» прежде всего как «народную стихию». По мысли Блока, специфическим для ситуации XIX века оказывается выход на историческую сцену нового действующего лица, народных масс. «Поверившая» «календарной», феноменальной темпоральности «цивилизация», под которой Блок понимает то социокультурные воплощения «модерности», то позитивистски и материалистически ориентированные течения русской мысли XIX столетия («тушинцев», «либералов», «интеллигенцию» и пр.), предстает в текстах поэта «глухой» к пробуждению «природы» – к грандиозным историческим сдвигам. Только революционер и художник, причастные иномирному «музыкальному» времени, слышат надвигающиеся исторические катаклизмы (неизменно описываемые Блоком как «стихийные бедствия»), сохраняют связь с пробуждающимся для исторического действия «народом» – «природой», поскольку время истории, как уже отмечалось, мыслится Блоком как нефеноменальное, некалендарное. Соответственно лишь тот, кто сохранил контакт с «духом музыки», кто в состоянии выйти за рамки «календарного» времени, способен увидеть в том или ином событии его подлинный смысл, отличить судьбоносное и «музыкальное» от еще одного бессмысленного происшествия феноменального времени «цивилизации»[256], «либерального» «оптимистического прогресса» (см. гл. «Спасение природы»).

Представление о том, что лишь великие творцы, великие художники XIX века, причастные «музыкальному» времени, слышали пробуждение «народной стихии», выход на историческую сцену нового действующего лица, объясняет мысль Блока о «крушении гуманизма», о революции, направленной против «беззвездной» «гуманной цивилизации» «либерализма» и «гуманизма», как о союзе великого искусства и народа, «культуры» и «стихии», как о «возвращении к природе» [Блок 6, 103]. Одна из основных дихотомий, при помощи которых описывался «нервный век», противопоставление «больной» «цивилизации» и гармоничной «природы»[257], а точнее говоря, постепенное отчуждение от «природы»[258] и – как следствие – возникновение утратившей «ритм», «задыхающейся», «торопливой», урбанистической «цивилизации»[259] превращается в текстах Блока в идеологическую конструкцию, в основе которой лежит антагонизм иномирного, творческого, исторического, с одной стороны, и феноменального, неисторического и нетворческого, с другой[260]. В этом контексте, по всей видимости, следует прочитывать чрезвычайно красноречивую запись в блоковском дневнике от 27 июля 1917 года, где нетворческая природа еврейства оборачивается отчужденностью от истории и ее творческого характера: «История идет, что-то творится; а… они приспосабливаются, чтобы не творить» [Блок 7, 290][261].

Мысль позднего Блока о новом союзе «культуры» и «природы» заставляет нас вернуться к Гейне. Имя Гейне, которое в сознании Блока было символом святотатственной, нигилистической еврейской «иронии», дважды упоминается в статье 1912 года, но при этом связывается не с иронией или с еврейскими газетными «неврастениками», а напротив – со «звездами», с «теми сущностями, с которыми имеет дело искусство» [Блок VIII, 154]. Тем не менее связь Гейне с «разлагающей», «вульгаризирующей» «культуру» «газетой» была эксплицирована Блоком позднее, в наброске 1919 года «Об „Английских отрывках“ Гейне», где можно увидеть прямую отсылку к «Искусству и газете»:

[Гейне] <…> почти гениальный поэт является невольным родоначальником и того газетного языка, который так понижает европейскую культуру нашего времени [Блок 6, 463].