Musica mundana и русская общественность. Цикл статей о творчестве Александра Блока

Особое место в этом контексте принадлежит «Еврейской Франции» («La France juive», 1886) Эдуара Дрюмона, внимательного читателя современных научных работ [Poliakov 1987: 318]. Дрюмон напрямую опирался на наблюдения Шарко, говоря о том болезнетворном влиянии, которое «еврейский невроз» оказывает на некогда здоровое европейское общество, а конкретнее – на европейскую политику. Тезис Дрюмона быстро завоевал поклонников и пропагандистов. Однако особое звучание проблематика еврейской расовой дегенерации и невротичности приобретает во второй половине 1890-х годов и в самом начале 1900-х, то есть во время дела Дрейфуса, когда расовые различия оказываются гиперполитизированными; см., например, статьи профессора физиологической психологии в L’École des hautes études, антидрейфусара Жюля Сури, ссылавшегося на наблюдения Шарко и высказывавшего мысль о свойственной евреям «l’usure du système nerveux central», «изношенности центральной нервной системы», проявляющейся в их склонности к неврозам и психозам [Soury 1902: 143, 148]. В эту линию, по-видимому, вписывается и процитированный выше текст русского поклонника Дрюмона Алексея Шмакова[241].

В своем исследовании Гилман упоминает и другую стратегию [Gilman 1985: 155-156], нацеленную на объяснение «еврейской неврастении». Суть этой концепции заключается не в акцентировании расовой отчужденности еврейства, а наоборот – в его тотальной интегрированности в современное общество. Сделавший в 1869 году частью научного обихода концепт неврастении [Moore 2002: 118], американский врач Джордж Миллер Берд в 1881 году опубликовал примечательную книгу под названием «Американская нервозность», в которой связал распространение нервных болезней с переменами, переживаемыми обществом XIX столетия. Эти перемены Берд назвал «современной цивилизацией», понимая под ней «прогресс» в социополитической, экономической и технической сферах (семантика «цивилизации» как процесса/прогресса фиксируется историками этого понятия уже в текстах эпохи появления данного слова во французском и английском языках в XVIII веке, см. [Февр 1991: 273; Elias 1995: 66-67; Bénéton 1975: 45-47; Starobinski 1993: 4]). Берд исходил из неоднократно высказывавшейся в XIX веке мысли о том, что развитие современной «цивилизации» обладает патогенными последствиями, среди которых – в силу увеличения масштабов умственной деятельности, ставшего важным следствием прогресса, – выделяются прежде всего нервные расстройства [Rosenberg 1998]. С этой точки зрения нервная система обладает небезграничными возможностями; развитие технологической сферы, ускоренный темп жизни, изменение бытовых, социальных и политических условий приводят к тому, что количество стимулов, порождаемых модернизированной внешней средой, оказывается выше того, что может переработать психический аппарат человека, в результате чего происходит его перегрузка и наступает нервное истощение, приводящее к патологическим последствиям, например к неврастении (о патогенной механике см. [Beard 1881: 98-100]). Развитие современной «цивилизации» в этой перспективе оценивалось как патогенное отклонение от природной данности, и соответственно «мерой риска» оказывалась «мера неестественности» прогресса [Rosenberg 1998: 719]. Топологически концентрация цивилизационных процессов, то есть сдвигов в сфере технологии, социальной и пр. областях, приходилась на мегаполисы, в результате чего актуализировалось противопоставление «быстрой», «суматошной», «машинной» «цивилизации» больших городов, где чрезмерная умственная деятельность распространена в ущерб физической активности, и неспешной, идиллической, гармонической, здоровой, «не-модерной» «природы»[242]. Берд полагал, что диагностируемая им новейшая нервозность, «патогенные последствия прогресса», по выражению историка медицины Чарльза Розенберга, являются в полной мере специфическими для наиболее развитого в технологическом, социальном и политическом отношениях общества – американского[243].

С середины 1880-х годов построения Берда становятся интеллектуальным достоянием Европы, прежде всего стараниями Рихарда фон Крафта-Эбинга, который был убежден, что формы современной «цивилизации», считавшиеся Бердом специфически американскими, в неменьшей степени являются частью европейской повседневности и оказывают неменьшее влияние на здоровье европейского общества, провоцируя, в частности, неврастению[244]. В 1885 году выходит обращенная к широкой аудитории книжка Крафта-Эбинга «О здоровых и больных нервах» («Über gesunde und kranke Nerven»), где он пишет о высоком уровне распространения нервозности среди обитателей современных европейских мегаполисов, что, с точки зрения грацкого профессора, позволяет говорить «von einem nervösen Zeitalter», о «нервной эпохе» [Крафт-Эбинг 1885: 7] – мысль, которая быстро приобрела характер общего места[245].