Капитан взял пиджак и вышел из-за стола, чтобы покурить в саду. Задев ветку заснеженной яблони, он стал под ней и начал дымить, а Клара Йоргенсен осталась сидеть с родителями и наблюдала за ним с чашечкой кофе в руке. Все в нем ей нравилось: широкие плечи, зажатая между пальцев сигарета, спокойный взгляд. И она подумала, что ведь действительно совсем не знает этого человека и ей потребуются годы, чтобы узнать его по-настоящему, но приниматься сразу за этот труд ей не хотелось. Глядя на него со стороны, она чувствовала спокойствие, словно напряженный, панический страх, который она порой испытывала рядом с ним, понемногу начал стихать. В эту секунду мать наклонилась к ней и кивнула на другой край стола, где сидели ее сестра с его стариками, хохоча над шутками насчет разных поколений, национальностей и исторических мест.
— Как подумаешь, просто не верится, какие случайности связывают людей друг с другом! — сказала Ингеборга Йоргенсен.
~~~
Габриэль Анхелико пропадал где-то целыми днями, и никто этого даже не замечал. Зарядившие дожди и грозы продолжали наводнять улицы и дома в расселинах между гор так, что людям приходилось запирать ставни и отсиживаться в домах. Институт временно закрылся, потому что школьный двор с попугаями стал похож на акваторию порта, по которой неустанно кружили лепестки миндаля, огрызки карандашей и Пресвятая Дева из Фатимы. По магистрали за воротами с трудом пробивались сквозь бегущие потоки автобусы, навстречу которым проносился вниз мусор вперемешку с потерянными вещами, не останавливаясь, пока их случайно кто-нибудь не подбирал. Лавки на рынке оделись в темный брезент, и небо налилось тяжелой чернотой. Народ повлекся на рынок, неся последние сбережения и вооружившись пустыми сетками, запасаться впрок, чем только можно. В воздухе стояла гнетущая духота, казалось, он густеет, как соус на огне, и стало трудно дышать. Тараканы и мелкие лягушки полезли в дома изо всех щелей, проползая под дверь и сквозь трещины в стенах, переселяясь в кухонные шкафы и мойки. Деревья в парке склонялись под хлещущими струями дождя, а цветочные клумбы в пригородах, набухнув, вылезали через край, покрывая асфальт черным слоем. Дождь то слабел, то припускал посильней, ни на минуту не прекращаясь, и единственными людьми, не боявшимися ходить по улицам от дома к дому, были продавцы зонтиков, которые наконец дождались оживления своей торговли.
Даже Анна Рисуэнья не заметила отсутствия сына. Она была слишком занята борьбой с речной водой, грозившей перехлестнуть через порог. Несмотря на то что река давно уже вышла из берегов и вода просачивалась ручейками и струйками через все щели старого каменного дома, Анне Рисуэнье пока удавалось предотвратить настоящее наводнение. Корни оливкового дерева уже полоскались в воде, и оно клонило отяжелевшие ветви, словно от жалости к самому себе. Временами мимо высокого крыльца проплывал какой-нибудь предмет: свалившийся со столба старый почтовый ящик, бильярдные шары, выкатившиеся на запруженные улицы, и среди прочего одинокое распятие с плывущим на спине Спасителем. Анна Рисуэнья, скрестив руки на груди, стояла у кухонного окна, глядя на это Божье наказание, нежданно-негаданно обрушившееся на их головы. Александра лежала в кровати, она вообще была склонна заболевать от дождя и впадала в это время в спячку, сопровождаемую легким бредом. Если бы насущные заботы не требовали безраздельного внимания Анны Рисуэньи, она бы, вероятно, обратила внимание, что перед домом не видно было ни сына, ни двух обычно стоящих там кресел. Они пропали без следа, бегущие потоки смыли следы сына и отпечатки кресел, которые он унес с собой. Может быть, Анна Рисуэнья подумала, что и их тоже унесла непогода, подобно тому, как исчезало все остальное, смытое разбушевавшейся стихией. И если бы кто-нибудь спросил ее, где ее сын, она бы, вероятно, ответила, что его тоже смыли потоки дождя.