Мусор

– Да-а, – с милой улыбкой продолжала сестра. – И ребёнок когда-то осенью должен родиться.

Брат не смел задать вопрос, который тут же возник у него, чтобы не тревожить опасное старое, но Ангелина угадала его и ответила запросто, смеясь, как обычно смеются над странными шалостями детей:

– Нет, не тем нашим способом. Кажется, получилось случайно, но по любви. Там хороший парень. Это её сосед, он давно за ней бегал, потом в армию ушёл, ещё где-то был… Теперь вот вернулся, и закрутилось. Он в Росгвардии, ему перевод в Москву обещают, квартиру там снимут.

На минуту Саша представил, как сцену из не очень остроумного спектакля, себя, приходящего тайком к влюблённой в него девице, только что родившей от другого мужика, с помощью которого удалось покинуть ненавистную трясину и оказаться поблизости к своему любовнику. «Что же за жизнь такая, из которой они могут вырваться только беременностью? Хотя, всё логично: та же жизнь, в которой ты – хорошая партия, если мент, и будущее гарантированно устроено».

После первой рюмки за помин усопшего мама и ещё несколько женщин громко заплакали. Долго не выжидая, выпили и вторую, и третью, от чего слёз поубавилось, а гул разговоров нарастал. Мужчины задвигались, выходя курить. Ангелина тоже пошла. Клава вдруг громко вскричала: «Какую жизнь прожил! Пил каждый день – и до шестидесяти лет дотянул! Ты подумай! Ни разу ни к одному врачу не ходил, и помер не сам, а от ножа. Нет, ну серьёзно! Я была уверена, что он либо замёрзнет, либо инсульт его разобьёт!». Мама закричала: «Клава, что ты такое говоришь?!». «Ну правда», – убеждала всех опять раскрасневшаяся тётка. «А помнишь, как он за мной ухаживал? Как макарон мешок принёс вместо цветов?», – и мама прыснула от смеха, вытирая опять показавшиеся слёзы, за ней засмеялись и другие женщины.

Саша поднялся и тоже вышел на крыльцо. Несколько мужчин курили у самых ворот, на них неистово лаял выскочивший из будки и натянувший цепь до предела Клавин пёс. На крылечке на перевёрнутом жестяном ведре сидела Ангелина, спиной к нему, и докуривала, стряхивая пепел прямо вниз, на клумбу. Саша выбрался очень тихо, и сестра не слышала его, заканчивая с кем-то телефонный разговор: «Да я тебе говорю, что на похоронах, никак не вырваться! Ну мало ли, что именно меня хотел? Пускай тогда в другой день звонит… Да нет, он нормальный, ничего особенного, не бойся. Даже симпатичный, если свет погасить», – и она засмеялась грубым, совершенно бабьим пьяным смехом. «Ну давай, да, звони, если что», – попрощалась она, и, бросив сигарету прямо вниз, ловко, хотя немного нервно, вскочила со своего зашатавшегося, забренчавшего под ней сиденья, после чего почти столкнулась с братом. Они оба поняли, что произошло: он – о чём она соврала, она – о чём он догадался, но, дежурно улыбнувшись и кивнув друг другу, разминулись в проёме. Сестра вернулась в комнату, а он с высокого крыльца стал смотреть в раскинувшиеся перед ним роскошные, не в пример осенним, дали. В глазах щипало, и пришлось долго и пристально смотреть в поля, чтобы позорные слёзы откатились назад, продолжая немного раздирать горло. Только сейчас он понял, что Ангелина ни разу не спросила, как дела у него, что происходит на работе, написал ли он статью, чёрт возьми. Достав телефон, Саша позвонил Даше.

Ещё в Москве Тюрин твёрдо решил, что не станет встречаться ни с друзьями вместе, ни даже с Юрцом в отдельности, хотя последний успел написать ему, что знает о его несчастье и соболезнует, в личных сообщениях «в контакте». Но Даше написал, что приедет, и предложил встретиться. Сейчас она ответила на звонок и объяснила, что пока занята в редакции, но он может подойти.

Золочёный Ленин, окружённый высаженными свежими петуньями трёх цветов: розовыми, фиолетовыми и белыми, – смотрелся ещё более несуразно, чем осенью. В пустынном дворе редакции сирень ещё не зацвела, зато буйствовала вишня, и забредшая случайно курица бегала, высоко вскидывая узловатые ноги, в панике ища выход. Появилась Даша: опять светлые короткие брюки, заправленная под высокий пояс просторная футболка с множеством курсивных надписей на французском, растрёпанные кеды с несуществующим логотипом на пятках. Они присели на валявшийся тут же большой камень, оставшийся, видимо, от ещё более старой снесённой постройки. Даша много и с интересом спрашивала о его работе, особенно о задачах, графике и зарплате фотографов, но не касалась вопроса мусорного завода. Он тоже стыдился говорить об этом, как будто чувствуя вину за свой проигрыш. Так и ходили они вокруг да около, несмешно шутя, припоминая что-то из школьной жизни; потом она достала фотоаппарат и показала ему, не спрашивая желания, какой прекрасный вчера был свет на закате и какие потрясающие снимки ей удалось сделать: обычные крупные яблоневые цветы на макросъёмке в немного розовом отливе, какие в мае появляются у каждого в телефоне, как показалось ему; и наконец, Тюрин задал вопрос, ради которого, возможно, и шёл на эту встречу, стараясь отчаянно сохранять праздный тон:

– А у Жени как дела?