Мусор

Маме помогли залезть в машину, и, когда все, кто должен, расселись возле гроба, процессия медленно тронулась. Они ползли за город, к кладбищу, под надрывный похоронный марш, и проезжавшие по встречной полосе автомобили почтительно притормаживали. Дима равномерно выбрасывал из кузова то еловые лапы, то красные гвоздики под ноги сопровождающим, которые аккуратно перешагивали их, продолжая идти, виновато опустив головы под ноги. Саша думал, как должна раздражать этот жизнелюбивый май, начало истинной, тёплой и суетливой жизни, чья-то смерть, тоска, уныние.

На кладбище было тихо. Старенькие могильные плиты перемежались свежими, с датами 2000-х годов: после Пасхи все были убраны яркими искусственными цветами на высоких ножках и крашеными яичками на подставках, а оградки везде были открыты, чтобы пропускать добрых духов – это он помнил с детства. Гроб, накрыв крышкой, опустили в вырытый прямоугольник рядом с холмом, под которым покоилась его бабушка, какую он не застал в живых, – мама отца. Кто-то всё время надрывно вскрикивал в тишине, перебивая щебет птиц в высокой акации, растущей рядом. Саша радовался, что ему удалось не увидеть тело. Ему нравилось, что здесь была всё та же весна: золочёные верхушки деревьев, молодая свежая трава, широкая улыбка природы и ни одной мысли о неотвратимом конце.

Поминки решено было провести в половине у Клавы, так как там было больше места. В большой комнате на стене висел такой же ковёр, как у них, а напротив стоял красивый старинный буфет, в котором всё время что-то гремело, стоило пройти мимо. Гости рассаживались, таинственно перешёптываясь, а мама с тёткой ходили с кухни в комнату, донося салатники и ложки, сосредоточенно пересчитывая стулья, и поминутно кто-нибудь восклицал: «Маша, сядь уже, ты устала!», – на что мама хлопотливо отвечала: «Сейчас-сейчас, там немного». Несколько раз Сашу кто-то незримый похлопал по плечу, выказывая соболезнование, но, когда он оборачивался, человека уже не было рядом. Среди собравшихся он постепенно узнавал некоторые лица, знакомые из детства: двоюродного брата отца, жившего в соседней деревне, или его крестника, вроде бы уезжавшего на заработки на Север.

Едва все сели и стих шум отодвигавшихся стульев, приглушённых бесед, нечаянно сталкивавшихся с вилками рюмок, вошла Ангелина, как будто пронзила всё это затемнённое пространство. Она казалась сильно постройневшей, повзрослевшей и выпрямившейся. Новый цвет волос, не раздражавший желтизной, а вполне естественный; кроткий макияж, выделявший её заострившиеся черты лица; приветливая улыбка, чёрное просторное платье-рубашка, изящно подпоясанное в талии… «Вот она, явилась!», – услышал он голос матери и обернулся. Та смотрела прямо перед собой, составив бесцветные брови в одну полосу. «Даже на похороны не соизволила приехать». «Я не смогла отпроситься с работы», – легко ответила вникуда дочь и села на единственное свободное место, прямо возле Саши.

Пока ехал сюда, он много раз принимался за мысль, как поздороваться с сестрой, что сказать, получится ли казаться естественным, но не обидеть пренебрежением, и удивлён был, как просто всё вышло: ей теперь не оставляло труда отвечать вежливо и непринуждённо, да даже находиться здесь, можно подумать, было в радость. Когда она опускалась на стул рядом с ним, говоря оптимистично: «Привет!», – сквозь пряный запах её духов он почувствовал что-то ещё, что не раз потом возвращалось, едва она начинала говорить, и вскоре догадался, что сестра выпила прямо перед входом – немного, но что-то сильно крепкое.

Стучали ложки, постоянно сыпались вопросы, кому чего доложить, и люди поднимались к салатнику один за другим, напоминая молоточки, поочерёдно выдававшиеся и снова опускавшиеся под приподнятой крышкой пианино. Они с Ангелиной не торопились брать еду, и Саша, успокоенный её безмятежностью, смог спросить, откуда она приехала, как вообще дела.

– Я живу в Туле уже почти полгода, – оживлённо отвечала она, очевидно, гордившаяся перед ним своей новой жизнью и приятным внешним видом. – Списалась в интернете с девочкой: она тоже из Боголюбова, но постарше. Пригласила жить с ней в съёмной комнате, пока на свою не заработаю. Учусь клеить реснички, понемногу выполняю заказы. Деньги есть.

Она улыбнулась с достоинством победительницы, и Саша даже не посмел подумать, что это слишком бедный вариант из всех, какие могла предложить ей жизнь, настолько был рад её спокойствию и появившейся теперь несомненной уверенности. Видно было, насколько выше всех собравшихся ощущала она себя, что позволяло ей почти не смотреть по сторонам, зато быть снисходительно любезной, не уходить в себя и не дерзить, как было раньше.

– Саша Коваленко, – вдруг воскликнула она, наблюдая, как чья-то заботливая рука сбрасывает ей со столовой ложки густое картофельное пюре, – подруга-то моя! Замуж выходит в июле, как только экзамены кончатся.

– Ух ты! – действительно удивился Саша. «Интересно, она всё-таки знает, что между нами тогда было, или нет?».