Мусор

Сестра только слабо мотнула головой в одну сторону – с другой её ограничила твёрдая подушка. Не зная, понял он её ответ или нет, она, помолчав, дополнила:

– Это слишком больно. Вдруг потом опять спасут. Лучше не начинать.

Немного, но ответ её успокаивал. Она снова была такая рассудительная, серьёзная, мудрая.

– Ангелина, послушай меня. Всё будет хорошо, это точно! Я договорился: скорее всего, тебе помогут избежать отправления в… на лечение, – он не смог выговорить ни слова «психиатрическая лечебница», ни, тем более, напрашивавшееся «дурка». – Я за тобой приеду. Диплом за девять классов у тебя есть, этого достаточно. Дома, кажется, возражать уже не будет никто. Пристроим тебя в колледж, а потом и в институт сможешь попробовать на заочку, если захочешь. Но, честно говоря, я свой диплом нигде и никогда не показывал. Будем жить вместе, а захочешь – в общаге. Я наберу текстов на редактирование, денег хватит…

По неподвижной спине её, вздымаемой равномерным дыханием, нельзя было понять, слушает ли она его. Саша прервался, думая, что бы ещё сказать, чтобы убедить сестру, что жизнь наладится – и это было действительно непреложным его решением; то, что он обязан был сделать для неё, для себя; то, ради чего, собственно, и попал в эту кошмарную поездку.

– Я просто просила тебя не говорить ей, – бесстрастно, как мантру, повторила она то, с чего начался их разговор.

И вот так Тюрин понял, что перестал быть для неё противопоставлением всему тому миру, который губил её день за днём. Теперь между ним и остальными мучителями для Ангелины не было никакой разницы.

Эпилог

Когда в Москве с опоздавшим теплом открылись, наконец, летние веранды, и центральные улицы хором выплеснули шум, музыку, веселье и свет на тротуары города, который в это время года напоминает провинциальную невесту: совсем юную, притихшую, саму себя немного стесняющуюся, хотя и понимающую, что она хороша, – Тюрин сидел на уличной территории одного из баров со своим коллегой. Костик занимался ведением соцсетей «Свободы слова», и, глядя на него, всегда было ощущение, что голову наивного мальчишки: кудрявого, с круглыми щёчками, на которых плохо росла борода, в больших очках, – приставили по ошибке к туловищу очень высокого, почти под два метра, широкоплечего, размашисто жестикулирующего большими руками детины. Людей собралось много: все смеялись, курили, ходили толпами между столиков, задевая бёдрами сидящих посетителей, или висели на парапете, символично отделяющем веранду от такой же многолюдной Пятницкой, на которой в прозрачных серых сумерках уже зажгли фонари. Они пили пиво и говорили о ещё одном коллеге: Урман Каримов был лет на пять их моложе, несколько лет назад он так же, как Тюрин в своё время, устроился в «Свободу слова» и писал неплохие остроумные очерки, хотя сам был парнем немногословным и казался всем слишком отстранённым. Со временем его увлёк стенд-ап, тогда только обретавший популярность, и в конце концов он ушёл из газеты окончательно, хотя большой популярности не имел, выступая по каким-то мало известным клубам. Однако весной внезапно много просмотров набрало видео с его выступления, в котором он рассказывал – может, правда, а может, и вымысел, – как встречался с сильно верующей православной девушкой, которая каждые выходные ходила в церковь, чтобы исповедаться в сексуальной связи вне брака и получить отпущение греха. «Это же работает, как взятка ГАИшнику: Бог получил свою свечку и тут же всё забыл. “Вы свободны, езжайте дальше, но больше не нарушайте – только минет”… Ой, что я говорю? Но я понял: это, видимо, всё части какого-то тайного обряда –неслучайно почти в каждой истории об изнасиловании есть образцовый христианин». Этот кусок бесконечно тиражировался, размещался в каких-то пабликах, и вскоре даже самый главный телеведущий федерального канала – толстый, вальяжно раскинувшийся в кресле, в своём аналитическом шоу долго говорил, кто позволил узбекам, мусульманам так похабно отзываться о русских и православных; долго вообще мы будем покорно терпеть всю эту грязь в своей стране? После этого Урмана, пусть и родившегося в Москве, но всё-таки узбека, облили на улице мочой, ещё через некоторое время – избили. Наконец, вчера, когда дело об оскорблении чувств верующих и посягательство на национальное единство было передано в суд, а с Каримова взята подписка о невыезде, комик написал на своей странице в фейсбуке, что вынужден был бежать в Латвию. «Свобода Слова», конечно, следила за историей бывшего сотрудника, ушедшего из редакции за славой, но получившего её в таком странном виде, и теперь Тюрин с Костиком говорили, как парадоксально: ты теряешь спокойствие, дом, связь с близкими, однако обретаешь внимание, которого так долго искал, и нет уверенности, что Каримов не должен благодарить вселенную за своеобразно истолкованные его мечты.