Мусор

– Да почему не нравится? – Юрец задумался. – Мозг она, конечно, сверлит, но его и жена сверлит. Вон – спроси любого, – и он обвёл небритым подбородком собравшихся за столом. И сам вроде знаешь, – он хитро прищурился, Саша снова мельком кивнул, чтобы тот продолжал говорить. – А мать хоть и курица, да своя, – усмехнулся, – мы друг к другу… как это… привыкли, что ли? Она и кормит, и требует мало. Коммуналку даже сама всю платит, слова ни разу не сказала. Понятно, я ей с зарплаты большую часть отдаю, но всё же…

Юрец закурил ещё одну.

– Кроме мамы, никому ты не нужен по сути. Она и из армии ждёт, и без денег тебя любит, и пьяным, и каким хочешь! Ну да, поорёт, но всё равно забудет. Твоя ж вот тоже, поди, тебе радовалась как никто? Мать не скажет, когда придёшь к ней: «Больше не люблю тебя»…

– Но можно ведь просто работать в другом городе…

– Где? В Москве? – ехидно перебил Юрец.

– Ну, почему сразу в Москве? В Туле, в Рязани… Да мало ли городов! Или хоть тут отдельную квартиру купить, а мать просто навещать.

– Работал я и в Туле. И с девчонкой жил, квартиру снимали, – Юрец болезненно скривился. – Приходишь со смены, усталый, как кобель. Я же там холодильные установки разгружал. А она лежит, «Дом-два» свой смотрит. Ор стоит – как будто дома человек пятьдесят собралось. Это они там всё скандалят. Ну, тут и я добавляю: покорми меня. А она отвечает: сам, я устала после работы. Она устала, понимаешь! Она! Я гробы эти пудовые таскал, пока она на жопе своей сидела в банке, по клавишам стучала, но устала она! Да и вообще квартиру снимать накладно. Зачем, если есть где жить и тебя оттуда не гонят? Ещё и радуются, что вернулся.

Дубонос поднялся, наливая по новой. Все потянули ему навстречу стаканчики.

– А закончилось всё чем? – чокаясь без разбора, спросил у друга Саша.

– Где?

– Да с девушкой.

– Так я ж говорю, – лицо Юрца снова исказил еле заметный спазм. – Принёс розы ей на восьмое марта, а она и говорит: «Съезжай, давай, я тебя не люблю». Не люблю! С чего вдруг? Жили ведь нормально. Я и работал, и деньги ей все отдавал, пил только по выходным немного. Чего вот бабам нужно? Ну, я спорить не стал: собрался и съехал. С работы уволился и сюда вернулся. В пустую квартиру приходить было бы тошно. Лучше с мамкой, хоть есть, с кем поболтать вечерами.

Все опрокинули по стопке, молча запили большими, громкими глотками ярко-оранжевым соком из стаканов, и разговор снова возобновился.

– Мы с ней всегда вдвоём жили. С тех пор, как отец умер. Это сколько, – Юрец ненадого нахмурился, высчитывая. – Почти двадцать лет. Ну, вот разве что я год у бабки жил в Беларуси, пока она работу искала и сюда переезжала, да в армии ещё год валандался. А так – всегда вместе. Она ни разу в дом мужика не привела! Я недавно даже спрашивал у неё: неужели, говорю, ты не хотела замуж выйти? Молодая ведь была. А она мне: нет, у меня ты был, вдруг бы отчим с тобой не ужился. Представляешь? Так она и сейчас не старая: пятьдесят ей. Гляжу – и постарше бабы замуж выходят. Говорю: найди себе жениха, а она мне – нет, мой поезд ушёл, пока тебя растила.

Саша подумал, что наверняка так бы поступила и его мать. Иногда, ещё в детстве, он представлял себе то, за что всегда потом долго себя корил: что умер отец, и они остались жить одни, с мамой, бабушкой и братом. Тут же прекратились бы ссоры, шум, пьяные выходки; пусть и без его зарплаты, зато без трат на выпивку, сигареты и иногда подворовываемых из дома более или менее ценные вещей беднее бы они точно не стали… Какой дивной, солнечной казалась ему эта жизнь! Мама бы перестала прятаться, украдкой утирая слёзы. Возможно, вышла бы на работу, завела бы подруг и стала бы выглядеть, как другие женщины её возраста – постройневшей, опрятной, весёлой. Но потом умерла бабушка, он уехал и все вот-вот ждали, что женится и уедет Димка, – и он стал понимать, что рядом с отцом, каким бы он ни был, мама чувствует себя более защищённой, да и ему спокойнее за неё. В конце концов, и мама, и бабушка, и тётя Клава сами неоднократно говорили, что, какой-никакой, жену всё же почти не бьёт («по пальцам пересчитать») и детей не обижает. Это как сказать, про детей, – но эти воспоминания он всегда отгонял ещё поспешнее, чем мечты об отцовской смерти.

– Ты-то сам как? – решил поинтересоваться в ответ Юрец. – Не собрался жениться?

Когда он много лет назад приезжал сюда единственный раз с Таней, они успели встретиться и даже очень мило, с Юрцом и Мишаней, жарили летней ночью сосиски, нанизанные на выструганные ветки, над костром, разведённым прямо на берегу реки.

– Нет, – грустно ответил Саша. Он не любил об этом говорить: ему казалось, если не произносить вслух, этого как будто не случалось. – У меня примерно то же, что у тебя.

И усмехнулся, желая показать, что это не удручает его, а веселит.

– Я ж говорю: все одинаковые! Тоже «не люблю?», – и Юрец попытался передразнить высокомерную гримасу женщины, предающей своего мужчину.