Муссолини и его время

Подобный финал одинаково не устраивал и тех, кто надеялся, что после решительного заявления дуче о грядущей военной катастрофе Гитлер вынужден будет оказать поддержку в необходимом объеме; и тех, кто подталкивал Муссолини поставить фюрера перед фактом: Италия не может более вести войну и должна начать сепаратные переговоры с союзниками. Но дуче так и не решился сделать ни то, ни другое. Подавленный и опустошенный, он проводил немецкого гостя на аэродром, а затем с напускной решимостью заявил, что немцы предоставят всю необходимую поддержку, но Италия должна быть готова встретить грядущие трудности. Увидев на лицах своих подчиненных нескрываемое разочарование (генерал Амброзио даже не пытался скрыть саркастической усмешки), Муссолини поспешил завершить неприятный для него разговор и сразу же улетел в Рим.

Очевидная безрезультатность переговоров фюрера и дуче стала катализатором для заговорщиков – как военных, так и партийных. Амброзио, какое-то время надеявшийся уговорить диктатора разорвать союз с Германией и начать переговоры с западными союзниками, после чего ставшего ненужным дуче все равно убрали бы с политической сцены, пришел к выводу, что Муссолини не способен на столь решительный шаг и выжидать дальше не имеет смысла. К этому моменту подготовка к перевороту достигла финальной стадии – за день до визита Гитлера Виктор Эммануил вызвал к себе маршала Бадольо и сообщил, что доверяет ему сформировать новое правительство после того, как дуче будет отправлен в отставку. Намерения вечно колеблющегося короля подкреплялись тем, что озлобленные и напуганные авианалетом римляне встретили появление Виктора Эммануила на улице оскорбительными выкриками и требованиями закончить наконец войну. Ощутив угрозу трону, монарх решил действовать незамедлительно.

Одобрив планы Амброзио, который в эти дни стягивал к Риму надежные армейские части, Виктор Эммануил принял 22 июля обычный доклад Муссолини, не подав и виду об уже принятом им решении. Он спокойно выслушал дуче, пообещавшего стабилизировать военное положение и подготовить Южную Италию к неизбежному вторжению врага. Если король и был разочарован неспособностью диктатора оценить действительное положение дел, то ничем не выдал себя.

Скорца и его радикально настроенные сторонники также были разочарованы итогами встречи в Венето. По их мнению, дуче не сделал правильных выводов из событий последних месяцев: не подчинил итальянские войска немецкому командованию и не призвал нацию к тотальным усилиям. Когда Гранди, осторожно искавший сторонников среди партийной элиты, обратился к генеральному секретарю, тот не стал скрывать своего недовольства диктатором. Именно Скорца сообщил графу Мордано, что Муссолини согласился созвать вечером 24 июля Большой фашистский совет. Более того, Скорца даже поддержал идею Гранди предложить собственный проект резолюции – как показало время, генеральный секретарь собирался сделать то же самое.

Известие о предстоящем заседании развязало графу руки, и его идея спровоцировать кризис в верхушке режима приобрела окончательный вид. Он решает использовать собрание для того, чтобы вначале подвергнуть военную стратегию и внешнюю политику Муссолини жестокой критике, а затем предложить передать королю руководство вооруженными силами и большую часть полномочий дуче. Гранди не рассчитывал на добровольное согласие диктатора – оно и не требовалось. Если ему удастся заручиться поддержкой значительной части членов Большого совета, то недоверие к Муссолини, выраженное голосованием в «высшем органе фашистской революции», подорвет позиции дуче и позволит Виктору Эммануилу легко избавиться от премьер-министра.

Покинув римский штаб партии, граф Мордано развил активную деятельность. Еще не зная, что монарх уже дал согласие на военный переворот, Гранди попытался получить у него одобрение своих планов, с холодным цинизмом предлагая не просто отправить Муссолини в отставку, но и, арестовав, застрелить того при «попытке к бегству». Виктор Эммануил сумел уклониться от прямого ответа, дав, тем не менее, понять, что разделяет опасения и расчеты графа. Уклончивость монарха немало раздражила Гранди, но своих намерений он не изменил.