Муссолини и его время

Муссолини продолжал молчать, и начавшиеся в Совете споры прервало выступление Джузеппе Ботаи – одного из тех, кто с самого начала знал о планах Гранди и полностью их одобрял. Критические замечания Боттаи отличались большей сдержанностью, но его поддержка резолюции Гранди была несомненной и для многих знаковой – прежде бывший министр корпораций и образования считался убежденным и радикальным фашистом, поддерживавшим союз с Германией и новую расовую доктрину. Если даже один из старейших членов партии выступал против дуче, то чего же ожидать от остальных? Но главный «сюрприз» был впереди – после Боттаи слово взял Чиано.

Он подверг итало-германский союз беспощадной критике – во многом справедливой, но весьма неполной без упоминания собственной роли в создании «Стального пакта». Сейчас же Чиано представлял дело так, будто вся ответственность лежала на одном лишь Муссолини, с холодным презрением слушавшем выступление своего зятя. Назвав итальянцев преданными Германией, он фактически солидаризовался с Гранди и другими противниками дуче. Речь Чиано произвела свое впечатление и хотя несколько выступавших вслед за ним поддержали Муссолини, общее настроение в Большом совете явно складывалось для диктатора неблагоприятно.

С трудом выдержав удар от человека, которого он когда-то «принял в семью» и сделал ближайшим и доверенным помощником, дуче попытался переиграть ситуацию и предложил перенести заседание на завтра, сославшись на всеобщую усталость. Но для подобных маневров было уже слишком поздно. Гранди, почувствовав охватившую Муссолини слабость, жестко отвечал ему, что прежде Большой совет заседал до полуночи и по значительно менее важным поводам, да и стыдно ссылаться на усталость, когда на фронте гибнут итальянские солдаты. И хотя на тот момент опасность грозила скорее не итальянским солдатам, по большей части сдававшимся на Сицилии в плен, а мирным жителям, на головы которых регулярно сыпались английские и американские бомбы, такое заявление прозвучало как прямое оскорбление Муссолини.

Был объявлен десятиминутный перерыв во время которого Гранди с новыми силами принялся убеждать членов Совета поддержать его резолюцию, в то время как дуче удалился в свой кабинет, пригласив с собой только Дино Альфиери, посла Италии в Третьем рейхе. Подкрепившись несколькими глотками молока, Муссолини попытался заверить дипломата в том, что военное положение не безнадежно. На Альфиери эти аргументы не произвели ни малейшего впечатления, но дуче, получив возможность немного отдохнуть, заметно приободрился. Вернувшись в зал заседания, он сразу же взял слово, и все услышали хорошо знакомый им гневный голос диктатора.

Не он, а Гранди и остальные, включая Чиано, на которого Муссолини демонстративно указал рукой, виноваты в том, что режим утратил популярность в массах. Они погрязли в коррупции, как и многие другие представители партийной элиты. Теперь они готовы отдать Италию на растерзание союзникам, но он, Муссолини, не собирается сдаваться. Теперь в Совете зазвучали голоса в поддержку дуче – и прежде всего тех колеблющихся, кто решил, что маятник качнулся в другую сторону. Очевидно, в этот момент многие вспомнили, что зал заседания охраняют чернорубашечники, готовые исполнить любой приказ своего вождя. Настроение членов Совета начало меняться, но тут Муссолини, потративший остатки энергии на бурное начало своей речи, совершил ошибку. Вместо того чтобы окончательно взять инициативу в свои руки и, поставив на голосование собственную резолюцию, закончить заседание, он снова пустился в пространные рассуждения о войне, обещая то выиграть ее, то закончить компромиссным миром.

Дуче явно устал, он изначально не был готов к столь бурному обсуждению, и наступившее было почтительное молчание вновь сменилось острой дискуссией, вспыхнувшей между членами Совета. Когда Муссолини нервно воскликнул, что только он один знает, как положить конец этой войне, то получил в ответ от Гранди обвинение в шантаже.

Ко всеобщему удивлению, генеральный секретарь Скорца выдвинул еще одну резолюцию, по смыслу напоминавшую ту, что в начале заседания предлагал Фариначчи. Стало понятно, что среди сторонников продолжения войны тоже царит разброд. Напуганный реакцией своего тестя Чиано попытался найти компромисс, предложив объединить все проекты резолюций, но не преуспел в этом. Страсти накалились, и всякое подобие порядка было утрачено.

Решающий момент наступил к двум часам ночи, когда терпение Муссолини, утомившегося от девятичасового заседания, окончательно иссякло. Внезапно для всех дуче предложил закончить прения и начать голосовать. Этот продиктованный усталостью и отчаянием шаг стал для него фатальным.

Первой на голосование была поставлена резолюция Гранди. Муссолини пристально вглядывался в лица присутствующих – он понимал, что во время заседания граф Мордано успел заручиться поддержкой многих, но надеялся, что в последний момент те передумают, не решившись проголосовать за резолюцию, недовольство которой дуче обозначил столь явно.