Муссолини: ненаписанный дневник. От первого дня до последнего (29 июля 1883 года – 28 апреля 1945 года)

В последующем, его отношение к Советской России и её руководству носит явно негативный характер. Так было в Испании, где «мы впервые столкнулись с большевизмом как с активной военной силой. Мы приложим все наши усилия к тому, чтобы расширить и укрепить нашу оборонительную систему». Так было и с Мюнхенским соглашением 1938 года[226], заключение которого Муссолини считал своей личной заслугой. Он говорил: «То, что произошло в Мюнхене, означает конец большевизма в Европе, конец всего политического влияния России на нашем континенте». Такие же мысли и идеи были озвучены Муссолини на переговорах с Невиллом Чемберленом и графом Галифаксом в феврале 1939 года. Чемберлена мучило опасение, что Гитлер, вместо России, совершит внезапную атаку на Запад. Преодолев сомнения, британский премьер выразил надежду, что дальнейшее наступление Германии будет направлено в сторону Востока. Муссолини поспешил заверить Чемберлена в том, что германское нападение на Запад абсолютно исключено. У Чемберлена укрепилось мнение, что замыслы участников антикомин-терновского пакта направлены только против СССР.

Ну, и апофеозом всего антирусского и антикоммунистического можно считать переписку Муссолини с Гитлером. Так, в письме к Гитлеру 3 января 1940 года Муссолини пишет: «Фюрер, вы не можете оставить антисемитское и антибольшевистское знамя, которое вы держали на протяжении двадцати лет… Решение вопроса о жизненном пространстве Германии лежит в России, и нигде более, в России, с её чудовищным пространством в 21 миллион квадратных километров и 9 жителями на квадратный километр. Она не принадлежит к Европе».

В своём письме Гитлеру, датированным концом июня 1941 года, Муссолини пишет: «В войне с Россией, о которой вы писали мне ранее, Италия не может оставаться в стороне. Поэтому благодарю Вас, Фюрер, за предоставленную возможность участия наземных сил и итальянской авиации в количестве, утвержденном Генеральным штабом. Одновременно делаем всё возможное для консолидации наших позиций в Северной Африке». <…> «Я могу сообщить Вам, что итальянский корпус в России будет усилен шестью дивизиями и достигнет численности 300 тысяч человек. На Восток будут посланы три пехотные и три альпийские дивизии плюс восемнадцать батальонов чернорубашечников…Что переброска будет произведена через Германию с целью показать немецкому народу, насколько значительно итальянское участие в войне»[227].

2 июня 1942 года, в беседе с генералом Мессе, Муссолини заявил: «Мы не можем быть меньше Словакии и других небольших стран. Я должен быть правой рукой Фюрера в России, как Фюрер моей правой рукой в войне против Греции и в Африке. Судьба Италии связана с судьбой Германии…»

2 декабря 1942 года Муссолини произнес свою последнюю речь перед депутатами во дворце Монтечеторрио: «Господа, война не кончится, если мы не будем ненавидеть врага с утра до ночи, каждую секунду. Мы должны избавиться от фальшивого сентиментализма. Мы сражаемся со злодеями и варварами… Следует допустить, что только такая армия, как германская, и только итальянский CSIR, ставший теперь ARMIR, могли преодолеть испытания русской зимой, подобной которой не было за последние сто сорок лет». <…> «Речь идет о борьбе двух миров – борьбе на смерть». <…> «Нет сомнения, что державы Оси выйдут победителями из этой гигантской борьбы, после которой будут установлены границы новой Европы и та линия, которая отделит Европу от Азии»

Только после ударов Красной армии на советско-германском фронте к Муссолини приходит осознание значения России в мире, её военной и экономической мощи, её вклада в мировую культуру. Он склоняется к заключению сепаратного мира с СССР, пытается безуспешно убедить в этом Гитлера. Также он пытается донести свою позицию до депутатов итальянского парламента: «Уже два года – слышите? – два года мы были бы в мире с Россией. <…> С русскими мы бы договорились. Сталин – кто угодно, только не дурак. Остальные – все дураки». К всеобщему сожалению, это прозрение вынужденное, и приходит оно к нему не из внутренних, а внешних предпосылок.