Муссон

– А ты подержи-ка мушкетон, – сказал Эболи.

Прекрасно зная, какое удовольствие он доставляет мальчику, Эболи протянул страшное оружие. Хотя ствол мушкетона был короче руки Тома, он мог выпустить двойную порцию крупной дроби сразу из расширяющегося колоколом дула.

– Если на дороге нас попытается остановить разбойник, ты его накормишь хорошим зарядом, Клебе.

Том пребывал вне себя от такой чести и сидел между мужчинами, выпрямившись, мысленно молясь, чтобы ему подвернулся шанс воспользоваться тяжелым оружием, которое он положил на колени.

Эболи называл его «Клебе», что на языке африканских лесов означало «ястреб». Тома приводило в восторг такое прозвище. Эболи учил его языку лесов, «потому что, – объяснял он, – именно туда приведет тебя судьба. Так давным-давно предсказала мудрая и прекрасная женщина. Африка ждет тебя. Я, Эболи, должен подготовить тебя к тому дню, когда ты ступишь на ее землю впервые».

Эболи был принцем своего племени. Рисунок ритуальных шрамов, покрывавших его черное лицо завитками и бороздами, служил доказательством древней крови. Эболи прекрасно обращался с любым оружием, от африканских боевых палок до наилучших рапир из толедской стали. Теперь, когда двойняшки достигли правильного возраста, Хэл Кортни доверил Эболи задачу научить их искусству боя на мечах. Эболи тренировал и Хэла в таком же возрасте, и Уильяма тоже. И выковывал из каждого из них настоящего мастера. Том обходился с клинком с таким же природным умением, как и его отец и единокровный брат, но Эболи огорчало то, что Гай совсем не проявляет такого же пыла в обучении и не выказывает особых способностей.

Дориан как-то раз спросил:

– Как ты думаешь, сколько Эболи лет?

Том ответил с мудростью превосходящего возраста:

– Он даже старше отца! Должно быть, ему лет сто, не меньше.

На круглой, как пушечное ядро, голове Эболи не сохранилось ни единого волоска, ни единой седой пряди, выдающей его истинный возраст. И хотя морщины и шрамы смешивались на его лице, тело Эболи оставалось худощавым и мускулистым, а кожа на нем – гладкой и блестящей, как отполированный обсидиан.

Никто, даже сам Эболи, не знал, сколько ему лет. А истории, которые он рассказывал, зачаровывали даже сильнее, чем рассказы Большого Дэниела. Он говорил о гигантах и пигмеях; о лесах, наполненных невероятными зверями; об огромных обезьянах, которые способны разорвать человека пополам, как будто он какой-нибудь кузнечик; о существах с шеями настолько длинными, что они могут объедать листья с верхушек самых высоких деревьев; о пустынях, где алмазы величиной с яблоко блестят на солнце, как вода, и о горах из чистого золота…

– Когда-нибудь я отправлюсь туда, – пылко повторял Том, дослушав до конца очередную волшебную историю. – Ты поедешь со мной, Эболи?

– Да, Клебе. Однажды мы отправимся туда вместе, – обещал Эболи.

Но пока что карета подпрыгивала и поскрипывала на неровной дороге, расплескивая грязные лужи, и Том сидел между двумя мужчинами, пытаясь скрыть волнение и нетерпение.

Когда они добрались до перекрестка перед Плимутом, увидели висевший на виселице скелет в цепях, все еще одетый в жилет, бриджи и сапоги.

– В воскресенье будет месяц, как он тут висит.

Большой Дэниел приподнял шляпу-треуголку, приветствуя ухмылявшийся череп казненного разбойника, с которого вороны ободрали уже почти всю плоть.

– Бог в помощь, Джон Уоркинг! Замолви там за меня словечко перед Старым Ником!

Вместо того чтобы катить к Плимуту, Эболи повернул лошадей на широкую, хорошо укатанную дорогу, что шла на восток, к Саутгемптону и Лондону.

Лондон был величайшим городом в мире. Пять дней спустя, когда путники находились еще в двадцати милях от него, они увидели на горизонте дым. Смог висел в воздухе, смешиваясь с облаками, как огромная коричневатая завеса над полем какого-нибудь сражения. Дорога бежала теперь вдоль берега Темзы, широкой и шумной, кипящей бесконечными процессиями маленьких суденышек, баржей, лихтеров и небольших грузовых лодок, нагруженных до отказа древесиной и строительным камнем, мешками пшеницы и мычащим скотом, ящиками, тюками и бочками – всем, чем торговала нация. Речное движение становилось все более интенсивным по мере того, как они приближались к Пулу, участку Темзы ниже Лондонского моста, – там стояли на якоре большие корабли; и теперь Хэл со спутниками уже проезжали мимо первых домов, окруженных открытыми полями и садами.