Мусульманский Ренессанс

Его племяннику ар-Ради (322—329/933—940) также исполнилось уже 25 лет, когда ему присягнули на верность. Он был мал ростом, худ, смугл, темноволос, остролиц и почти курнос[107]. Он любил и понимал поэзию и даже оставил после себя сборник стихов. Кроме того, он собирал особо красивую хрустальную посуду и расходовал на нее больше, чем на что-либо другое[108]. А еще была у него страсть сносить ветхие строения и закладывать новые и особенно разбивать сады[109]. Был он очень щедр, но ему мешали в этой склонности весьма скудные средства. Однажды приближенные нашли его сидящим на связке канатов и наблюдающим за строительными рабочими. Он пригласил их сесть на другие связки канатов, затем приказал взвесить канаты и выплатить каждому золотыми и серебряными монетами вес той связки, на которой он сидел[110]. Один ученый как-то размечтался перед ним вслух о прекрасной девушке, которую видел у работорговца. Когда ученый вернулся домой, то нашел девушку у себя — это халиф приказал ее немедленно купить для него[111]. Друзья халифа знали за ним только одну слабость: слишком уж он предавался сладострастию, а также слишком много ел, невзирая на запреты врачей, так как страдал животом[112]. Умер он, когда ему едва исполнилось 32 года; сам приготовил все необходимое для обмывания тела, приказал изготовить гроб, выбрал саваны и сложил их в сундук с надписью «облачение для потустороннего мира»[113].

Не обходилось без кровопролития и в годы его правления. Так, он коварно заманил в ловушку бывшего везира Ибн Муклу, кроме того, он велел бросить в темницу несколько своих родичей и умертвить их, правда, лишь тех, кто посягал на корону, и даже успел заставить присягнуть себе[114].

Его сводный брат ал-Муттаки взошел на престол двадцати шести лет. Он также был коренастым, белолицым, с круглыми голубыми глазами, сросшимися бровями, коротким носом и рыжеватыми волосами[115]. Вина он не пил, ревностно соблюдал посты и за стол садился один — Коран его единственный сотрапезник, говорил он, и никого другого не желает он иметь за столом[116]. Это был человек, которого буквально преследовали всевозможные несчастья. В ночь накануне его обрезания рухнула баня и под ее обломками погибли рабыни, наводившие там на себя красоту для предстоящего празднества. Все его камердинеры умирали один за другим, так что в конце концов никто не хотел идти к нему в услужение. Когда он как-то во время одного праздника плыл по Тигру через город и народ на берегу бурно приветствовал его громкими криками, рухнули устои моста (курси) и множество придворных, женщин и детей потонули в вышедшей из берегов реке[117]. Несчастья преследовали его и на престоле. Он был первым халифом, которому пришлось, взывая о помощи, покинуть «город мира»[118], а затем скитаться по Месопотамии вместе с разбитыми Хамданидами. Он отверг покровительство египетского Ихшида, а тюркский военачальник, которому он доверился, выдал его за 600 тыс. динаров, предложенных ему другим претендентом на престол, и велел одному рабу-индийцу ослепить его[119]. После этого он прожил еще 24 года и умер в своем доме[120].

Его преемник ал-Мустакфи, взошедший на престол таким недостойным образом, был сыном рабыни-гречанки[121]. У него была белая кожа, длинный нос, большие глаза, маленький рот; носил он окладистую бороду, был довольно тучен, но скорее строен, чем коренаст[122]. Он отдавал предпочтение чернокожим женщинам[123]. Редко приходилось ему испытывать радость от своего высокого сана, так как был он в полной зависимости от алчной женщины, происки которой возвели его на престол, и от владевших городом тюрков. В конце концов появился Буид, тотчас же, при первом с ним совещании, навязавший ему везира, которого халиф в свое время поклялся никогда больше не назначать на эту должность. Его камердинер Зука рассказывает: «Я присутствовал при этом, и халиф, внутренне сопротивляясь, все же поддался уговорам, но я видел, как глаза его наполнились слезами вследствие чудовищности этого требования»[124]. Когда же его собирались свергнуть, он сам отрекся от престола с условием, что ему не отсекут ни одного члена тела[125]. Однако его преемник — брат его предшественника — велел все же ослепить его в возмездие за содеянное над своим братом. Никто не пожелал выполнить эту кару, пока в конце концов не взялся за это один раб из славян, которого ал-Мустакфи в свое время велел высечь плетьми[126].