Мусульманский Ренессанс

Идет ли это снег или то льют серебро?

и ударяется в безвкусицу:

Земля-бела, как будто повсюду смеется она, обнажая белые зубы[1866]

.

У него также были страстные поклонники, один из которых пел:

Горе тому несчастному, если он не может поправиться от чаши вина, писем ас-Саби и песен ал-Кушаджима[1867]

.

В середине IV/X в. ал-Кушаджим был в Мосуле «цветом образованных». Поэты этого города — братья ал-Халиди и ас-Сари, как ни свирепо они враждовали между собой во всем прочем, единодушно и дружно следовали по стопам сирийского мастера, так что они не только похищали свои песни друг у друга, но ас-Сари включил в книгу песен Кушаджима лучшие стихи своих противников, «что давало ему право требовать больше за переписку и одновременно предоставляло возможность позлить братьев ал-Халиди»[1868]. Однажды в Мосуле эти поэты сидели вместе, как вдруг посыпал град, и градины покрыли землю. Тогда ал-Халиди бросил на покрытую градом землю померанец и предложил описать эту картину. Ас-Сулами (ум. 394/1004) тотчас же начал декламировать: ал-Халиди «положил щеку на зубы»[1869].

Один из братьев ал-Халиди так воспел занимающуюся зарю:

Подобны лилиям на лугах фиалок звезды на небосводе.
Джауза (Орион) шатается во тьме, как пьяная,
Она прикрылась легким белым облачком, из-за которого она то манит, то стыдливо за ним скрывается.
Так красавица из глубины груди дышит на зеркало, когда красота ее совершенна, но она еще не замужем[1870]

.

Или:

Желтое вино в чаше голубого стекла, поднесенное белой рукой:
Солнце — этот напиток, звезды — пена его, земная ось — это рука, а сосуд — небо[1871]

.

В Багдаде поэтическую манеру ас-Санаубари распространял поклонник вина и природы везир ал-Мухаллаби, который, будучи сам незаурядным поэтом, собирал в своем доме широкий круг литераторов. Обычно, как об этом повествует ас-Сахиб в своем дневнике путешествия в Багдад, ал-Мухаллаби в своих стихах уделял много строк ас-Санаубари и его школе[1872]. Он дошел даже до того, что в Багдаде, где снег считается одним из чудес света, подражал снежным песням своего учителя:

Снег сыплется, как конфетти, пойдем и порадуем себя чистой, несмешанной дочерью лозы[1873]

.

Несомненным влиянием школы ас-Санаубари следует также считать и стихи кади ат-Танухи, из круга ал-Мухаллаби, в которых он воспевает девушку в огненно-красной одежде:

Стыдясь, она прикрыла рукавом лицо,
И было — будто солнце зашло в вечернюю зарю[1874]

.

Или такие стихи:

Нет! не забыл я Тигр: спустилась тьма, заходит луна,
А река стала синим ковром, расшитым золотом[1875]

.

А когда Сайф ад-Даула, правитель Алеппо, сравнивает тлеющий под пеплом огонь с залитой краской стыда щекой девушки, спрятавшей лицо под серым покрывалом[1876], то видит он этот образ глазами ас-Санаубари. Равно как и ал-Васики в Туркестане, когда он так воспевает занимающийся огонь древесного угля:

Черный янтарь в оправе из червонного золота, и в нем голубой лотос[1877]

.

Когда в конце столетия Ибн ‘Аббад воспевал в Хорасане зиму такими словами:

Неужели ты не видишь, как декабрь сыплет свои розы, как мир подобен куску камфары,

то ал-Хваризми прекрасно понимал, что все это восходит к ас-Санаубари[1878]. В Египте примерно в 400/1009 г. поэтическую манеру ас-Санаубари представлял ал-‘Укайли: «Он имел сады на острове Старого Каира, не шел на службу к правителю и никого не восхвалял»[1879].

Рука ветра бросила в ручей пылающие анемоны,
И под их краснотою сверкающая вода уподобилась клинку меча, по которому струится кровь[1880]

.

Слуховые восприятия совсем отступают на задний план. Так, ас-Сулами (ум. 394/1004), описывая огромную плотину в Ширазе, ни единым словом не упоминает о шуме воды[1881]. Один-единственный пример подобного рода я нашел в стихе буидского эмира ‘Изз ад-Даула, где рассказывается о пирушке на берегу Тигра: