Мутанты

— Ты это брось! — Куров поймал ее за подол. — Не путай интересы. Мы по совести на операцию пошли. Юрку помогать Арсана Дуолайю изгонять. А не из каких-то там… личных интересов.

Этот довод бабку вразумил, хотя все равно проворчала:

— Всю жизнь вот так и маюсь… Ни жена, ни вдова… Кургыттара айбасы! Нет бы сказать: Елизавета — юрюнг, солнце! Юрко вон как Оксанке говорит? Учись у молодых-то, старый пень.

— Юрюнг, юрюнг, заметай следы!

Еще три столба развернули, и вот она уже, таможня с башней, и хоть людей никого, одни таможенники, но камеры отовсюду зырят, настроенные на всякое движение. Хорошо, откуда-то цыплята взялись, бродят в свете фонарей, зернышки собирают — сбивают с толку аппаратуру.

— Зря козла не взяли, — пожалела Сова. — Я бы его попасла… Вот тебе и легенда.

— Кто ж ночью козлов пасет? — Дед бинокль достал. — Тем паче на асфальте…

— Он же у меня окурки собирает. Большой охотник до табака…

— Не годится, подозрительно.

Сова задрала голову, рассматривая башню и обвисшие от безветрия государственные флаги.

— Как же отвлекать будем? Вовченко вон с трубой сидит. И дальше видит, чем ты.

— Надо думать, как… Ты же раньше сообразительная была.

— Да я знаю, как… Только думаю: согласишься ли? Куров обернулся к старухе, а у той глазки мечтательные,

как в юности.

— Ну? Излагай.

— Только ты сразу не ругайся, а подумай, — предупредила она. — Ради внука родного я готова на жертвы идти.

— Говори!

— Тут вот, за кустиками, разденусь и такая вся выйду. Как Тамарка Кожедуб в клубе. И стану танцевать перед таможней. Пока ты на башню поднимаешься…

— С ума сошла?! Хатыныны канул!

— Ты подумай и не ругайся! Они же мужики, так всяко залюбуются. А что, не хуже Тамарки спляшу.

Если б не конспирация, Куров все ей сказал бы, не прибегая к шаманской речи, но тут и голоса-то не повысишь. Потому промолчал, а она расценила это как колебания и дода-вить решила:

— На Кожедубиху два государства сбежалось глядеть, работу побросали. Мебельная фабрика встала и лесопилки. Тут два таможенника с Чернобаем всяко прибегут.

— Они не прибегут, — прошептал дед.

— Почему? Не мужики, что ли?

— Они убегут.

— От меня, что ли? — пошла в задир Сова. — Ты это чего хочешь сказать? Да ты сам меня когда в последний раз видал? А? Не помнишь. Я, между прочим, похорошела с тех пор без тебя.

— Ладно, потом погляжу…

— А кто тебе покажет? Женись, тогда и гляди!

И пошел бы у них разговор на новый круг, но тут на таможне послышался дурной, пьяный крик:

— Колька! Колька, мать твою! Водки давай! Раз взял на содержание — давай! Ты где, в душу тебя? Спрятался, волчонок! Да я тебя по запаху найду!

Куров прислушался и сразу же признал своего воспитанника, толкнул Сову. И та закивала головой, вытягивая губы в трубочку:

— Откуда и взялся-то? Будто воскрес. И речь стала внятная… Он на каком хоть языке говорит?

— Да вроде на нашем, — отозвался дед.

— А то у меня все уже перепуталось. Кажется, на шаманском, и все.

— Когда про водку говорят, то язык всяко шаманский, — потрафил дед Сове. — Магия… Вон сват наш — как напьется, так ведь на первый взгляд будто дурак делается. Никто понять не может.

— Так он просто мычит, как бык, да и все.

— Не-ет, — дед погрозил пальцем, — ничего ты не понимаешь. Крестник сказал, у него память просыпается. И древнюю мову вспоминает, первобытную, что ли, каменного века. Это когда не слова, а одни звуки…

А Семен Волков между тем бродил под башенным сводом от одних ворот к другим, словно в клетке, и гулкий его голос уносился на обе стороны границы.

— Сынка вырастил! — орал он. — Родного отца, как зверя, поймал! Хотел в Америку продать. Для опытов! Мне все сказали! Думал, не узнаю? Ни стыда, ни совести! Колька?! Все равно найду!

— Мыкола спрятался, — определил Куров. — Одно государство уже без надзора.

— Так другое бдит! У Вовченки труба!

— Сейчас и ее не будет.

— Ну?! Так я и поверила!

— Приготовься меня страховать. Если что — сигнал.

В это время Семен оказался возле российских запертых ворот досмотровой зоны.

— Ладно! — крикнул он. — Не даешь водки — к Шурке уйду! Шурка, он добрый, он обязательно даст. И мать у него добрая была, всегда давала! Но к тебе не вернусь! Ох, пожалеешь, хватишься, как жить сиротой! Шурка?! Ворота открывай!

Труба из круглого проема для часов на башне в тот же миг убралась. Куров подмигнул Сове, мол, видела? Но та еще хлопала глазками и ушам своим, святая простота, не верила.

— Шурка! — Воспитанник Куровых тряс решетчатые створки. — Шур, встречай, твой батька идет! Ты у меня самый сердечный, Шурка. Это потому, что твою матушку любил!

— Ну, мне пора, — сказал Куров. — Если что, помни, не забывай. Погибну, так долго не реви. Тебе замуж надо. Вон какая еще сдобная. Как в прачечной… И так тыала хотун!

Тут они по-настоящему и обнялись — впервые за долгие годы разлуки…

Глава 11