Муза для чудовища (СИ)

Всё, чтo мне довелось увидеть в тот день, я видела глазами пациентов. Больше всего это было похоже на короткие видеоролики с какого-нибудь фестиваля нетрадиционного европейского кино. Ну, такого, где герои мало говорят, много думают, ходят под напряжённо-печальное музыкальное сопровождение и обязательно следят за тем, как течёт река или облака плывут по небу… Когда я училась в выпускном классе, то просто c ума сходила от таких фильмов. И чем муторней, чем тяжелее атмосфера, тем больше удовольствия я получала от просмотра. С течением времени мои предпочтения в кинематографе значительно изменились, но равнодушной к «Кино не для всех» я так и не стала.

В тот день Кровавый Билл выступил, может быть, и не как самый интересный сценарист, но появись он с этим ролиом на Карловарском или Берлинском фестивале… Да что там говорить? Даже на Оскаре он бы взял свою статуэтку за лучшую операторскую работу, это я как кинолюбитель со стажем говорю.

Сон начался с темноты. Кромешная тьма и тишина, словно мир вокруг тебя вымер, да и бег самой планеты остановился, а затем вспышка яркого света — и ты видишь набрякшее от дождя осеннее небо. И вид такой, я бы сказала, странный, потому что небо выглядело каким-то урезанным, словно вставленным в картинную раму. Вот птица влетела с одной стороны рамки, пересекла неспешно расстояние до другого конца картины и в абсолютной тишине исчезла за чертой. Ты пытаешься повернуть голову, но — как этo часто бывает во сне — понимаешь, что не можешь пошевелиться. Голoва, руки, ноги — все внезапно налилось невыносимой тяжестью, и ты, как ни стараешься, не можешь шевельнуть ни одной из своих конечностей. Тебе страшно, ты хочешь позвать на помощь, но язык отказывается тебя слушаться. Единственное, на что ты способен — это смотреть на серое небо и следить за редкими птицами, попадающими в поле твоего зрения. А потом внезапно заплакали трубы, скорбно звякнули тарелки, и тебя прошибает холодный пот, потому что в торжественной мелодии ты узнаешь похоронный марш, и понимаешь, что хоронят не кого-то другого, а именно тебя. Ты пытаешься кричать, зовёшь на помощь, ты рыдаешь, моргаешь, чтобы привлечь внимание тех, кто точно стоит рядом, но увы, вне поля твоего зрeния — но тщетно, никто не замечает в тебе затаившуюся жизнь.

Ты слышишь жалобные всхлипы и негромкие перешептывания. Детский плач. А затем вдруг все звуки мира вымирают, потому что из-за левого края картины, заслоняя кусок неба, появляется голова. Лицо мальчика: голубые глаза, ресницы, мокрые от слёз, покрасневший нос, дрожащие губы… Какое-то время ты смотришь на него, не узнавая, а потом понимаешь, что это ты сам.

Мир переворачивается.

Ты больше не лежишь в персональном гробу с видом на осенее небо. Ты стоишь у свежевырытой могилы. Где-то далеко играет музыка. Рядом с тобой высокий мужчина с седыми усами — папа, серая от горя бабушка в чёрном, съехавшем на глаза платке. Тётки, дядья, двоюродные братья и сёстры, крестная тётя Люба, соседка с четвёртого этажа, которую ты не помнишь как зовут. Две тётки с маминой работы. Несколько десятков незнакомых лиц… Ты переводишь свой взгляд на открытый гроб, стоящий у распахнувшей свoи объятия могилы, и начинаешь кричать. ромко, надрывно, до жжения в горле, до боли в разрывающихся от нехватки кислорода лёгких…

Потому что не тебя собираются хоронить сегодня. Все собрались на старом деревенском кладбище для того, чтобы закопать в землю твою маму.

Именно она лежит в гробу и смотрит на тебя полными любви глазами, и ты точно знаешь, что она жива… Ты кричишь, пытаешься вырвать из рук могильщика крышку гроба, ты плачешь и умоляешь папу не делать этого. Но ты всего лишь маленький мальчик, и тебе никто не верит. Твоё сердце готово разорваться от боли и безысходности, от дикой тоски хочется выть.

И ты воешь, воешь, воешь, мычишь сквозь туго сцепленные зубы:

— М-м-м-м-м-ма! Ма-ма! Ма-а-а-ама!.. Мама! Мамочка моя!

Я не сразу сообразила, что происходит, а когда поняла, что мальчик кричит уже не во сне, а наяву, в палату набежала толпа народа. Вытерев мокрое от слёз лицо и помянув недобрым словом бесспорно талантливого, но, сволочь, просто до невозможного жестокого Билла, я побрела к выходу из лаборатории сна.

Чтобы окончательно успокоиться, мне понадобилось дoбрых минут десять и пачка бумажных салфеток. И уже после того, как слёзы перестали течь из глаз, я смогла подвести итоги рабочего дня.

Сегодня мною было собрано три продукта. Первые два — так себе, это я знала и без снятия пробы, а вот последний… Последний я бы отнесла к одному из шедевральных. Не знаю, какой он на вкус (и, если честно, пробовать не хочу), но одно то, что талант отдельно взятого муза помог прийти в себя больному мальчику… Это дорогого стоило.