Музей

– Национальное спасение от холода – ватник и водка. Их можно совмещать. А можно применять по отдельности.

– Лежать в ватнике на изящном диване девятнадцатого века – изысканное удовольствие. Тепло и исторично, – Костик блаженно потягивал настойку, глядя на Лизу. – Вроде ты и быдло, а вроде – часть интеллигенции. В одной руке журнал «Колокол», в другой – рюмашка. В музее можно совмещать несовместимое. Дворянские вещицы и вещи тех, кто расстреливал дворян в семнадцатом году. Всё рядом, под одним стеклом.

Лиза сразу разомлела от настойки и сомкнула глаза.

Над изголовьем Лизиного диванчика нависали строгие портреты «наших всё».

Пушкин и Достоевский косились на лису и гербарную папку, как бы намекая на бессмысленность Лизиного существования, и она, устыдившись, притворялась спящей.

С непривычки мешали часы. Их в музее много. Все рабочие. Висят по стенам. Одни тикают быстрее. Другие медленнее. Но бьют всегда одновременно. И эта минута боя сводит с ума.

Лиза очнулась от боя часов. Но папки открывать так и не стала.

Взяла со столика архивный номер газеты «Колокол» Герцена и Огарёва.

– «…речь наша подкосилась чёрной вестью из Иркутска, Серно-Соловьёвич умер 5 Марта… Эти убийцы не дают промахов! Благороднейший, чистейший, честнейший Серно-Соловьевич – и его убили… Укоряющая тень Серно-Соловьевича прошла мимо нас печальным протестом…».

– Кто такой Серно-Соловьёвич? Кость, чего они о нём переживают?

– Ты же не любишь историю. Это не ботаника, какая тебе разница?

– Капитолина Ивановна тебя ко мне приставила, чтобы ты мной занимался…

Лиза и лиса пристально смотрели на спину Костика. И он уже знал, что в отличие от портретов классиков, они не отстанут, потому что хотят поговорить.

Костик, вздохнув, повернулся к Лизе и лисе:

– Серно-Соловьёвич – диссидент. Пересылал свои пасквили Герцену в Лондон. Публиковался в «Колоколе» анонимно. Организовал тайное общество, пытался поднять в России крестьянское восстание. Предлагал продать Аляску американцам.

– Зачем он хотел продать Аляску? Он тоже служил Госдепу?

– Нет, он просто хотел поделить выручку между крестьянами. Хотя, кто его знает.

– И что с ним стало?

– Сослали в Сибирь на вечное поселение. Но он и там умудрился гадить Родине – готовил восстание ссыльных поляков.

– Вот же гадина! – возмутилась Лиза, отхлёбнув из рюмки.

– Кстати, у нас на кладбище похоронен его оппонент по поводу Аляски. Сергей Александрович Костливцев. «Добрый начальник» в «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина. Дальше Костливцев служил в министерстве финансов. Инспектировал Русскую Америку. И находил её продажу невыгодной…

– Выходит, он боролся с Госдепом? А почему Екатерина его не послушалась?

– Какая Екатерина?

– Кажется, вторая, – напряглась Лиза.

– Когда продавали Аляску, Россией правил её правнук – Александр II.

– Но ведь Расторгует поёт в «Не валяй дурака, Америка»: «Екатерина, ты была не права», – уверенно сказала Лиза.

Костик хмыкнул:

– «Отдавай-ка землицу Алясочку, отдавай-ка родимую взад…». Эх, и как они эти песни пишут… В принципе, не важно, кто продал. Расторгуев боль народную выразил.

Сонная Лиза посматривала на настенные часы:

– Нам не пора закрываться?

– Вообще-то пора.

Костик выключил компьютер и неторопливо собирал свои бумажки.

Лиза тем временем терзала патефон в зале советского быта. Она взяла в руки маленькую чёрную пластинку. Читая вслух:

– Сделано в Ленинграде, фабрика артели «Минерал». Исполняет джаз-оркестр под управлением Н. Минх. Танго «Сумерки»…

Лиза поставила пластинку на патефон. Покрутила ручку, навела иглу. Зазвучала хриплая музыка. Обняв плешивую лису, Лиза пустилась танцевать, поглядывая на себя в большое зеркало-псише.

Вошедший с ключами Костик, прервал её танец.

– Ну пошли, танцовщица. Завтра продолжишь. Не забудь ватник снять. И валенки.

Уже закрывали двери, когда ворвалась какая-то женщина и сказала:

– Я принесла вам деньги!

Лиза с Костиком аж присели от радости. Подумав, что выходной прошёл не зря. И пододвинули поближе картонный домик для пожертвований.

И тут посетительница достала пятак тысяча восемьсот шестидесятого года.

– Вот! Почистите его, и будет вам прекрасный экспонат!

– Спасибо, – Костик положил монету под стекло. И улыбнулся Лизе. – А ты что думала? В музей только такие деньги и приносят.

ПОРТРЕТ КРЕСТЬЯНИНА КРЮКОВА

Понедельник. Опять звонит колокольчик над дверью, опять посетители.

Кого они видят первым? Нет, не Костика. И не Капитолину.

Всяк входящего в краеведческий музей встречает портрет крестьянина Крюкова в золочёной раме.

Дебелый мужчина в папахе смотрит смелым и открытым взглядом. Как бы напоминая, что все здоровые силы народа собрались здесь, в музее.

– Кто это? – спросила Лиза ещё в первый день знакомства с музеем.

– Это крестьянин Крюков с Вологодчины, – пояснил Костик.

– А почему он в папахе? Он что, казак?

– Папахи носили не только казаки.

– Зачем крестьянину портрет? – недоумевала Лиза.