Музей бывших Аси Самолётовой

Вкратце: баскетбольная команда распалась, у меня было два друга и оба променяли высокие платонические отношения со мной на низкие физиологические с другими девушками. Они не удостоены чести быть экспонатами лишь потому, что были мимолетными увлечениями и не оставили ярких впечатлений. Только осадок и ощущение, что кто-то отгрыз большой кусок и без того покусанной самооценки.

Неприятно ведь, когда тебя меняют на кое-кого получше. В августе появился один утешитель, говорил даже, что влюбился, рассказал обо мне своей маме и посвятил песню. Увы, он был слишком хорош, чтобы влюбить в себя девушку.

Из плюсов — я подружилась с Лерой, она тоже баскетболистка. Высокая, русые волосы, пронзительные зелёные глаза. Удивительно тонкой красоты девушка. Возникло ощущение, что наши души дружили, ещё будучи в воплощении динозавров. Всё лето мы гуляли с ней, наперебой рассказывая о своих приключениях и умозаключениях по итогам аж шестнадцати прожитых лет.

Ася: «В каждом есть свет и божественная любовь. Люди не злые, просто у них что-то не получается и они раздражаются. В сухом остатке — все мы прекрасные существа, которым нужно немножечко счастья, чтобы раскрыться».

Лера: «Да, так много зависит от нашего отношения друг у другу. Нужно давать немного больше тепла окружающим людям — и мир расцветёт!»

Мы любили рассуждать о мире радужных тонах. Много шутили, смеялись, хрустели рожками мороженого и пели «Ты мой солдат, безумных баталий», раскачиваясь на качелях.

Пришла осень, мои летние радости и летние печали закончились. Утро с каждым днём становилось темнее, туман всё гуще и гуще, алгебра всё сложнее. Я не верила в существование осенней депрессии. Конечно, в дождь не хочется выходить из дома. А плохим настроением можно оправдать безмерное поедание яблочных пирогов и литры горячего какао. Осенняя депрессия — это удобно. Но осенью 2008 года она решила доказать мне, что существует. Депрессия зашла в мой дом не сняв обувь, оставляя следы мокрой грязи и листья на полу.

Началось с мелочи — потеряла телефон. Стояла на остановке, подъехал трамвай и я положила телефон мимо сумки. Видимо, шум трамвая заглушил падение. Пришла домой, обнаружила пропажу и расплакалась. Нормальной замены не было, пришлось стыдливо прятать в кармане старенький прямоугольник с 24-битной полифонией.

Потом рассталась с Лерой. Её новый кавалер был против нашей дружбы. Ещё, он засовывал пневматический пистолет под дермантиновый ремень и гордился приводами в полицию.

Гордая Лера сломилась то ли под натиском пневмата, то ли тестостерона — не знаю. Она была хорошей девочкой, чьи губы не знали вкус вина и тепло сигарет, из них никогда не слышалась брань сильнее, чем: «Совсем дурак?»

Во веки веков, девочки обожают хулиганов. С ними не скучно, они защищают. Одна беда — от себя они защитить не могут.

В один из прохладных октябрьских вечеров мы сидели в парке и болтали. Внезапно, к скамейке подбежал её парень, с рёвом: «Я сказал тебе с этой не гулять, пшла домой, живо!» И она «пшла». Не живо, виновато опустив голову. С того времени мой потрёпанный телефон забыл о Лериных входящих.

За три месяца летних каникул она стала близким человеком для меня. Свежим воздухом. Теперь мне предстояло надеть кислородную маску и притворяться, что живу. Почему же я так зависима от других и не самодостаточна?

Ноябрьским утром я потеряла и этот телефон. Пришла в школу, села на заднюю парту, положила на столешницу голову и тихонько заплакала. Ни подруги, ни парня, ни даже телефона. К тому же, меня снова дразнили. Я хоть и сменила школу, но сама осталась прежней — дылдой Самолётовой с торчащим левым ухом. Помню, как эхом по школьному коридору доносилось: «Эй, Самолёоот!», в столовой, в очереди за булочками: «Чё облака таранишь, Боинг?» На моей парте так и выцарапано: «Ася-Пилотка». Иногда говорили, что с левым крылом инженер прогадал.

Вообще, что это за фамилия такая — Самолётова? Другое дело — Федотова. Или, предел мечтаний — девочка из параллельного класса с фамилией Сластёна.

В этой школе одноклассницы тоже поддёргивали и смеялись, а у меня один ответ — положить голову на парту, ссутулиться и закрыть ухо волосами. А потом идти домой с размазанной по щекам тушью. Сейчас я понимаю, что дело во мне. Дети особенно легко считывают слабости, поэтому, куда бы я ни шла — меня всюду ожидали насмешки.

Я испытывала зависть к шуткам над толстушками, ведь полные могут исправить ситуацию спортом и диетой. А я могу исправить ухо только пластической операцией, на которую нет ни денег, ни решимости. С ростом примерно так же — плачь, Ася, упираясь затылком в люк маршрутки, плачь, дорогая, твой позвоночник почти привык к позе эмбриона.

Операция по уменьшению роста совсем страшная, нужно ломать кости и укорачивать ноги. На такое я бы и с мешком денег не решилась.