Музей «Калифорния»

Я выполз за воздухом — воздух был всюду, но глотнуть не удавалось. Я в ужасе сел в холодной гостиной под землей, в подвальном зале. Восток не принимал меня — стало очевидно, что Калифорния неизбежна. Раз местный воздух ополчился против меня — что ж… Похоже, все, кто обитал в этом доме, собрались тут, призванные этим ведьминским полнолунием: призраки, когда-либо пойманные им на протяжении трех веков, и все стонали по-своему, а я, последний живой ведьмак среди них, от дара своего отказавшийся, не мог стонать. Хрипел, будто стрелы пронзили и оба моих легких были заполнены кровью. Вот так проходила моя бесконечная последняя бостонская ночь. Пора было улетать из города ума, унеся из него безумие веры.

Впрочем, предвестия болезни я воспринимал неохотно. Даже если карты говорили о чем-то неприятном, опасном, всегда сохранялся соблазн не понять, сглупить или, еще лучше, сказать, что карты глупы, сказать, что карты — суеверие, которым заболеваешь при обилии свободного времени. Так и есть. Это глупость, фальшь, жалкая зацепка за надежду. Нет ничего, кроме случайности в картах и моей попытки трактовать — соединиться с ними умом. Я давал картам уйму времени врасти в себя, а обычной медицине… Медицинская машина тут спаяна на славу, все рассчитано, пощипывающее удовольствием слово «safety» растворено в каждом жесте, все предусмотрено. Это машина, сложенная из денег и профессионализма. Американская медицина не знает себе равных во всем, что касается планирования и оказания услуг привилегированным слоям. Здесь капитализм дошел до своего логического апогея, и леваки злобно воют по-волчьи. Впрочем, местные слишком тупы, чтобы догадаться, что всеобъемлющая медицина — это то, за что можно было бы посражаться с Левиафаном всерьез, что за доступ к этому благу согласились бы бороться и люди, далекие от политики, что к двадцать первому веку плюс-минус появился консенсус, что не умирать — лучше, чем быть больным и стремительно смертным.

Но американской машине глубоко наплевать на человеческие фантазии о «долго и счастливо». Ей нужно создавать ощущение плавного движения, прикладывать ко всем ранкам и сомнениям safety, даже если ценой резких рваных усилий почти изношенных внутренних структур. Ей нужно ласкать тебя и никогда не показывать открыто порывистость. Поэтому плавным будет движение машины через вены бесконечных опиумных наркоманов; плавным должен быть переход к сезону праздника — всегда должен быть праздник для крестьян, и рабочих, и гномов‐копателей. Все плавно делает машина, но инструменты ее — вялотекущая тревога и страх.