Музей невинности

Минуты оптимизма длились недолго, не проходило и дня, как тоска становилась гнетущей болью, невыносимой пыткой, и тогда мне опять нужно было идти в «Дом милосердия». Войдя в квартиру, я бросался к вещам, вроде чайной чашки, забытой заколки, линейки, расчески, старательной резинки, шариковой ручки, и вспоминал, как мы сидели рядом. Бывало, перебирал в памяти, каких старых маминых вещей она касалась, с чем играла, на чем сохранился запах ее кожи, отыскивал эту вещь и так расширял свою коллекцию, воскрешая воспоминания, связанные с ней.

36 Маленькая надежда облегчить боль

Это письмо я написал, когда в моей коллекции появились первые вещи. Но оставил его в конверте, потому что не хочу удлинять свой рассказ; кроме того, до сих пор испытываю стыд, хотя прошло уже двадцать лет, а я создаю Музей Невинности. В этом письме читатель моей книги или посетитель музея обнаружил бы самую откровенную мольбу. Я признавался Фюсун, что был не прав, в чем каюсь, ужасно страдаю; что любовь — святое чувство; и что, если она вернется ко мне, расстанусь с Сибель. Написав последнее, сразу пожалел об этом: надо бьшо сказать, что расстанусь с Сибель без всяких условий. Однако в тот вечер у меня не предвиделось никаких иных вариантов, кроме того, чтобы, напившись до потери сознания, опять искать утешения у своей невесты, и вывести такое рука у меня не подымалась. Десять лет спустя я нашел это письмо, само появление которого важнее его содержания, у Фюсун в шкафу, и тогда с удивлением заметил, как сильно я обманывался. С одной стороны, пытался скрыть от себя силу любви к Фюсун и безысходность своего положения. И отыскивал все новые и новые дурацкие признаки того, что скоро соединюсь с ней. А с другой, никак не мог отказаться от мечтаний о счастливой семейной жизни, которую в скором времени собирался создать с Сибель. Что, если расторгнуть помолвку и через Джейду, взявшуюся передать письмо, предложить Фюсун стать моей женой? Эта идея, которую раньше я даже представить себе не мог, внезапно во всех подробностях ожила в уме, когда мы встретились с Джейдой — ближайшей подругой Фюсун, знавшей ее с конкурса красоты.

У меня хранится одна газетная вырезка — портрет Джейды, сделанный во время того самого конкурса, в котором участвовала и Фюсун, и интервью с ней, где она говорит, что цель ее жизни — встретить мужчину своей мечты и выйти за него замуж. Я хочу выразить благодарность Джейде-ханым, которой знакома моя печальная история с самого начала и в мельчайших подробностях. Она с большим уважением отнеслась к ней и щедро пожертвовала моему музею самую красивую свою фотографию времен молодости.

Я решил отправить написанное от боли письмо не по почте, а именно с Джейдой, чтобы оно не попало в руки тети Несибе, и для этого разыскал ее через свою секретаршу, Зейнеб-ханым. Близкая подруга Фюсун сразу согласилась встретиться со мной, как только я сказал, что мне надо увидеть ее по важному вопросу. Мы условились свидеться в парке Мачка, и я сразу понял, что не стану стесняться и поведаю Джейде о своих страданиях. Может, потому, что я видел, насколько зрело и спокойно она все воспринимает, а может, потому, что Джейда была тогда невероятно счастлива. Она ждала ребенка, и поэтому сын фабриканта Седирджи, ее богатый, но набожный возлюбленный, решил жениться на ней. Она не скрывала это от меня и пригласила на свадьбу. «Смогу ли я встретить там Фюсун, где она?» — спросил я ее. Джейда ответила неопределенно. Должно быть, Фюсун ее попросила ничего не говорить. Когда мы шли по парку, Джейда говорила о важности любви. Задумчиво слушая ее, я засмотрелся на мечеть Долма-бахче, видневшуюся вдалеке,— на картину, отпечатавшуюся в моей памяти с детства.

Я не стал настаивать и даже не решился спросить, как дела у Фюсун, так как чувствовал, что Джейда тоже надеется, что я в конце концов расстанусь с Сибель и женюсь на Фюсун и мы будем встречаться семьями. В июльский день мы сидели в парке, любуясь красотой Босфора, в тени шелковиц. Мимо нас проходили влюбленные парочки с бутылками лимонада «Мельтем», мамы, везущие детей в колясках, играли в песке малыши, весело болтали, хрустели каленым горохом и щелкали семечки студенты, пара воробьев и голубь клевали рядом шелуху. Вся это напомнило мне о чем-то давно забытом, о красоте простой, обычной жизни. Поэтому, когда Джейда сказала, что передаст письмо Фюсун и что Фюсун обязательно ответит мне, я почувствовал спасительную надежду.

Но никакого ответа не последовало.

Однажды утром в начале августа я был вынужден признать, что, несмотря на все принятые мной меры, на все способы утешиться, боль вовсе не ослабла, а, наоборот, по-прежнему регулярно усиливается. Когда я работал у себя в кабинете или разговаривал с кем-нибудь по телефону, в голове не было ни одной мысли о Фюсун, но боль в груди приобрела форму потока заряженных частиц. И что бы я ни предпринимал, пытаясь обрести хотя бы крошечную надежду, давало эффект кратковременный.