Евгений Григорьевич Соколов родился в 1893 году в провинциальном Болхове, что в Орловской губернии. Уже в гимназические годы начал печататься в газете «Орловский вестник». Побывав в этих местах, поэт Саша Чёрный (столичная знаменитость!), лично знавший Максима Горького, учившийся в Германии и уже имевший неприятности с цензурой (можно представить, какими глазами смотрели на него неофиты, а особенно неофитки, из Черноземья), ознакомился со стихами юного Жени Соколова и оказал ему протекцию для публикаций в Москве и Петербурге. Даже начавшаяся мировая война лишь ненадолго прервала литераторский полет автора, взявшего себе романтический псевдоним – Сокол. Молодой человек был мобилизован в армию, контужен, вернулся домой, где счастливо поправился и укрепился в своей решимости стать поэтом. В 1917-м вышел его первый сборник стихов – «Триолеты и мадригалы», но перо снова пришлось на время отложить: революция, служба в ревкоме, в ЧК, участие в подавлении крестьянского восстания – вехи судьбы, которые поэтам чаще всего потом неприятно вспоминать. К счастью, и это тоже продолжалось недолго. Евгения Григорьевича откомандировали на работу в местные «Известия», и в 1919 году увидели свет уже сразу три его поэтических сборника. Но в историю как мастер пера он так и не вошел.
В 1923 году, перебравшись в Москву, Сокол из Орла познакомился с таким же, как он сам, выходцем из русской провинции – Сергеем Есениным, и сегодня главные основания для упоминания орловского поэта в трудах литературоведов – многочисленные инскрипты Сергея Александровича, адресованные ему:
«
«
«
и еще много подобных записей.
Посвящения Соколу оставлял не только Есенин и не только в книгах. У Евгения и его жены – поэтессы и переводчицы Екатерины Васильевой, взявшей себе псевдоним Лада Руст, в условиях аскетичной сталинской Москвы сохранилась салонная привычка провинции XIX века – держать альбомы для автографов, стишков, рисунков знаменитых, да и просто интересных гостей или знакомых. Говорят, Сокол даже носил с собой тетрадку для автографов, листы из которой потом подклеивал в альбом. Надеялся, наверно, что когда-нибудь придет время и к нему самому будут подходить молодые поэты, чтобы получить вожделенный автограф. Но пока что на таком листочке расписался Роман Ким. Тогда еще даже не писатель, зато ужасно экзотичен: кореец по происхождению, переводчик, преподаватель японского языка. Рациональный «будда» Роман Николаевич прекрасно понимал причину интереса к себе и старался не отказывать в такой мелочи друзьям и их знакомым. Вот и в этот раз, похоже, Сокол попросил его написать что-то необычное, и Ким порадовал поэта.
Инскрипт оказался многослойным. Удивительным образом он перекликается с надписью Есенина: «Терпи, Сокол…» Дело в том, что первая строка иероглифов представляет собой известное в дальневосточном мире изречение китайского философа VI–V веков до н. э. Лао-цзы, позаимствованное из 41-й главы его поэтического трактата «Дао дэ цзин» (и довольно странно, что Ким приписал ее Конфуцию). По-японски (а Роман Николаевич все-таки вырос в Японии, а не в Китае) оно звучит как
Особенности же именно иероглифической записи дают еще один странный эффект. Конечно, переводить иностранные имена и фамилии – дело неблагодарное, но поставленные рядом с цитатой из Лао-цзы иероглифы корейского имени Кима невольно провоцируют на это: Ким Гирён – «Ким (что само по себе золото, деньги, драгоценный металл), Взращенный Дракон». Или, если угодно, «Взращенный Драконом», что немедленно отсылает нас к невероятной биографии автора с его «ниндзевскими» поворотами и абсолютно «драконовскими» личностями. Но вернемся к Евгению Соколу.