Музеи смерти. Парижские и московские кладбища

«Вот и всё» о Введенском погосте, – так же звучит эпитафия на могиле Александры Федоровны Токаржевич (с. 1938), о которой, к сожалению, мне не удалось ничего узнать. Сидящую на коленях девушку со сложенными руками и закрытыми глазами можно назвать необычной плакальщицей – или же скульптурным портретом самой захороненной, примирившейся со смертью. Художественные надгробные памятники по-своему представляют приятие и даже превозношение смерти – чему и посвящена книга «Музеи смерти». О них, в итоге, тоже можно сказать: «вот и всё».

XI. Ваганьковское кладбище

Ваганьковское кладбище открылось за чертой города во время эпидемии чумы 1771 года^[379] – тогда же, что и Введенское. Умерших от чумы хоронили в братских могилах за Пресненской заставой, к востоку от Ваганьково. На самом кладбище есть также общие могилы участников Бородинской битвы (1812), жертв Ходынской катастрофы (1896) и революции 1905 года; защитников Москвы во время Великой Отечественной войны; погибших во время путча 1991 года и жертв теракта на мюзикле «Норд-Ост» (2002). На всех могилах установлены памятники, включая мемориал жертвам сталинских репрессий, которых хоронили здесь тайно.

Если Введенское кладбище изначально предназначалось для иностранных московских жителей, то на Ваганьковском изначально хоронили небогатых москвичей, но во второй половине XIX столетия, с появлением могил декабристов (А. Ф. Фролова, М. А. Бестужева, П. С. Бобрищева-Пушкина и др.), ситуация изменилась. Более того, как писал в 1916 году А. Т. Саладин, «интеллигенция, близко стоящая к университету, проживающие тут же поблизости артисты московских театров, богема с Бронных улиц – все это оканчивает жизнь на Ваганьковском кладбище. Поэтому здесь так много могил литераторов, профессоров, артистов»^[380]. Во второй половине ХX века Ваганьковское становится самым большим старым кладбищем в Москве; при этом известные личности могут быть захоронены в таких закоулках, что их трудно найти.

* * *

Среди давних захоронений выделяются могилы скульптора Александра Логановского^[381] (с. 1855) и лексикографа Владимира Даля (с. 1872). Ученик знаменитого Демут-Малиновского^[382], Логановский был основным автором горельефов на внешних стенах храма Христа Спасителя (перед разрушением храма в 1931 году их сняли и перенесли в Донской монастырь, где они частично вмонтированы в стены). У Логановского стоит один из самых высоких памятников на Ваганьковском в виде многопластной мемориальной часовни с колоннами и рельефным портретом в лавровом венке (ил. 1). Вместо стилизованного купола ее завершает постамент с иконой в медальоне и с распятием. Надгробие стилистически перегружено^[383] – в нем совмещены два кладбищенских жанра: часовенный столб и распятие, что весьма необычно. Стояло ли распятие на столбе изначально, мне установить не удалось.

Ил. 1. Александр Логановский. Часовенный столб с распятием

Ил. 2. Владимир Даль. Православный крест с русской вязью

У автора «Толкового словаря живого великорусского языка» (1819–1863) и сборника «Пословиц русского народа» (1862) стоит более гармоничный комплексный памятник (ил. 2): православный крест на ступенчатой голгофе из черного гранита, декорированный русской вязью. Причем роль перекладин на кресте исполняют записанные на старославянском годы жизни и имена лексикографа, фольклориста, а по основной профессии – медика и его жены. Даль жил рядом с Ваганьковским кладбищем и завещал на нем себя похоронить. Из любопытного: в его словаре есть глагол ‘ваганиться’: ‘баловать, шалить, играть, шутить’.

На Ваганьковском лежит поэт, профессор русской литературы и критик Степан Шевырев (с. 1864), входивший в кружок «Архивных юношей», которые увлекались немецким романтизмом^[384]; сам Шевырев дружил с Пушкиным. Прежде на его могиле находился голубец: гранитный крест на глыбе под скатной крышей и с книгами Шевырева внизу на постаменте^[385]. Теперь на той же глыбе стоит обычный крест.

Как уже знает читатель, с середины XIX века одним из самых распространенных надгробных жанров стал часовенный столб, как, например, у московских издателей Ивана Салаева (с. 1858) и его сына Федора (с. 1879). Отец издавал среди прочего Пушкина, а сын, близкий друг Тургенева, не раз публиковал полное собрание его сочинений. На могиле сына (ил. 3) мы видим часовню с фальшивыми барочными колоннами и килевидной крышей, на которой стоит крест. Ослепительная белизна выдает недавнюю (фотография 2018 года) реставрацию. На памятнике выгравировано «Книгопродавец»^[386].