Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Один знающий человек мне рассказывал, что Наполеон оформлял свои венецианские трофеи как дары: «под дулом пистолета», метафизическим или вполне реальным, он требовал от настоятелей церквей, обладавших тогда нынешними луврскими шедеврами, дарственных с подписями и печатями.

Как всегда, как это бывает с людьми разной степени доброкачественности, кто-то сдавался и сохранил себе жизнь, а кто-то отказывался дарить оные картины захватчикам и был пущен в расход – и тогда картины и реликвии, оказавшиеся после падения Наполеона «бесхозными», вечность спустя вернулись на родину.

Те же, кто уступил, подписав французские бумаги, и отдал внеочередных Тинторетто и Веронезе «под подпись», довольствуются ныне пустыми стенами, как в Сан-Лоренцо, а также копиями или неравноценными заменами.

Сан-Лоренцо в полусне законсервированного реставраторами запустения выглядит внутри как кандидат для фотосессии в комьюнити «Забытые храмы», куда люди складывают репортажи о российских церквях, остатки которых обнаруживаются в глухих селеньях.

Правда, заброшенность эта мнимая: внешне Сан-Лоренцо выглядит вполне бодро, через какое-то время интерьеры восстановят и откроют, к радости туристов, селящихся в западной части Кастелло примерно с такой же густотой, как и во всех прочих районах.

Место-то намоленное.

3

Сан-Лоренцо как раз и интересна мне откровенным «вскрытием приема», показывающим, что внутри себя Венеция не такой старый город, как кажется.

Постоянное обновление его идет порционно, но круглосуточно и круглогодично, малозаметными и несущественными, казалось бы, партиями. Главное, чтобы изменения эти не были резкими и судьбоносными.

Круговорот касается всего, от водопровода и подземных коммуникаций до начинки «жилого фонда», многократно выпотрошенного для повышения привлекательности как инвестиционной, так и туристической.

Не говоря уже о сваях, связках брикол и палинах, в какой бы цвет их ни раскрашивали.

Город, стоящий у воды и на воде, не выглядит обреченным, он ухожен и обихожен, в нем нет сырости, гнили или плесени, хотя морская влажность, дожди, приливы-отливы подтачивают его иммунитет каждое мгновение.

Без строгой гигиенической дисциплины не обойтись, и, сдавая квартиру, Нина прежде всего и больше всего рассказывала про правила выноса мусора и приготовления еды (никаких барбекю!).

Первый раз об этом ползучем обновлении, маскирующемся то под реставрацию, то под ремонтные работы, я подумал в палаццо Гримани у стендов, показывающих степени сохранения тициановской «Красавицы». По сути, теперь мы имеем дело с совершенно другой картиной.

Да, она сохранила цветовые и композиционные особенности оригинала, но натуральный ландшафт Тициана изменен многократными наложениями новых красочных слоев, позволяющих выглядеть «Красавице» гламурной фотомоделью из глянцевого журнала.

Особенно эффективно это бьет по глазам на фоне фресок, едва проглядывающих по углам кабинетов палаццо Гримани; сохранность их ниже среднего, они бледны, полустерты, точно по ним прошлись шкуркой, бархатны в своем замедлившемся распаде.

Опять же, в соседнем с Тицианом зале висят остатки фрески Джорджоне, которую ни спасти, ни восстановить уже невозможно.

Выглядит она так, точно ее сочинял не автор эрмитажной «Юдифи» и дрезденской «Венеры», но ранний Ротко или даже Дюбюффе.

Очень сильное впечатление, кажущееся мне более сильным и важным, чем все беглые взгляды на коллекции живописи в Музее Коррера.

По крайней мере я бы ни за что не променял свои воспоминания об этих пустых залах на весь венецианский каталог картин из Коррера, большей частью выглядящих коллекцией лаковых миниатюр.

По степени зареставрированности, кстати (изображение блестит, как вспотевший лоб, электрические лучи мечутся по нему, не давая разглядеть картину, собираясь в слепые пятна), можно определить важность и популярность того или иного холста.

Чем больше раскручена картина, тем сильнее и безвозвратнее ее терзают микроскопическим редактированием. Больше всего искусной искусственности было в «Куртизанках» Карпаччо, с какого-то времени несущих тяжкое бремя эмблемы Музея Коррера.

Нужно ли говорить, что главные, самые популярные и раскрученные образы Венеции – это ее площади (особенно ансамбль самой что ни на есть главной), набережные, мосты и мостки, церкви, кампанилы, крыши, дома, в которых мы обитаем временно, но как бы дома…

4

Сан-Марко, площадь и собор, уже, кажется, невозможно представить себе без огромных рекламных постеров, натянутых поверх архитектуры, постоянно путешествующих вслед за зонами блуждающего по центру ремонта.

Такова доступная нам эксклюзивность, ведь этот конкретный билборд на этом конкретном месте символизирует конкретику времени – этого, а не какого-то другого.

На рекламные щиты, мешающие восприятию «целого», принято ворчать. Однако как раз они, эти помехи, делают твой взгляд на Сан-Марко уникальным.

Я это понял в Руане, о котором мечтал с тех пор, как полюбил картины и бороду Клода Моне, долго «коллекционировал» в музеях пейзажи с видом оплывающего готического фасада, зафиксированного в разное время суток.