Пространственная паника в Падуе
У каждого места есть своя, постоянно возрастающая, инерция, основанная на возгонке слепых зон очевидности – того, что по умолчанию принимается за фундамент восприятия местного.
Чаще всего – это то, чего здесь, в конкретном месте, «много» и что очень скоро перестает восприниматься, превращаясь в рисунок обоев из твоей комнаты.
Особенно если этот избыток не блещет неожиданностью (вода в каналах у двери дома), никак на себе не настаивает, но длится параллельно, как соседняя улица, которую восприятие «проглатывает», стремясь оказаться на ближайшей площади или в каком-то гораздо более важном топографическом промежутке.
Особенно если на ознакомление с территориями совсем мало времени (а его почти всегда мало, меньше нужного) и некогда тщательно пережевывать, не говоря уже о смаке, разнопричинные детали.
Важно хотя бы время от времени отстраняться от потока собственных, бесперебойно текущих ощущений и включать чистку внимания, снимая с него инерционную накипь.
Все время хочется попасть в город, который будет соразмерен восприятию и времени, отпущенному на его изучение. Однако реальность всегда состоит из несоответствий, жмущих да поджимающих.
Ощущение города, таким образом, всегда основывается на несоответствии. Во-первых, ожиданий, во-вторых, возможностей.
Ограничения эти тем не менее спасительны. Они не дают инерции окончательно затопить глазницы, оказываясь залогом творческой обработки впечатлений.
Ведь мы все, особенно когда это касается Италии и тем более Венето, вот уже на протяжении многих веков кружим по одним и тем же улицам, заходим в одни и те же палаццо и церкви, музеи и площади, но нет, особенно если судить «по литературе», двух одинаковых впечатлений от одного и того же места.
Жаль, что, увлекаясь описанием памятников, их смысла, роли и значения, мы чаще всего забываем о промежуточных состояниях путешествия, его нутряном синтаксисе, обеспечивающем специфику ощущений.
Чистого восприятия нет и быть не может; даже фотографируя важнейшие туристические пунктумы, мы умудряемся отличаться от предшественников – в этом нам не только погода (время года, солнечный свет) помогают, но и наше физическое состояние, например. Разные мысли, обеспечивающие неповторимую подсветку впечатлений, растут из личного опыта, поэтому ты никогда не повторишь соседа.
Как бы ни старался.
Падуя, как и любой пункт прибытия, начинает разворачиваться на вокзале, и очень хорошо, что отель находится в зоне его прямой видимости (почти), практически напротив городского парка, в котором расположены городские музеи (бывший монастырь Молчальников) с капеллой дельи Скровеньи и храмом Эремитани, практически в самом центре, точнее, в самом его начале, так как центр как бы вытянут в сторону горизонта, оканчиваясь овалом Прато-делла-Валле и первым в Европе, но до сих пор работающим ботаническим садом.
В Падуе нет главного проспекта – да и какие проспекты в средневековом городе? – на который, как на шампур, нанизываются разные важные достопримечательности, однако почти сразу попадаешь на ненатянутую и почти, повторюсь, почти прямую струну, идущую от железнодорожной станции нестрого на юг.
Причем у нее, если посмотреть по карте, есть еще более очевидный и менее лоскутный «дублер» в западной части города (Виа Данте) – впрочем, не важно.
Гораздо существеннее почти сразу оказаться в средостении топографического смысла Падуи, так как это мгновенно облегчает вхождение в топос, почти сразу провоцирующий ощущение комфорта, а значит, знакомости, узнавания.
Притом что именно в Падуе со мной приключился странный пространственно-кретинический «затык» с ускользанием центра, в котором я на самом деле все время находился и который даже не думал от меня ускользать.
Бедекер все путает. Мой Dorling Kindersley весьма четко определяет набор приоритетов: центральное палаццо делла Раджони, университетское палаццо Бо практически напротив, Дуомо с баптистерием чуть в стороне, культовое кафе Pedrocchi на углу, две важные базилики, заступающие за край карты, – Святого Антония с конным памятником Гаттамелаты работы Донателло на площади перед фасадом и монастырь Эремитани с капеллой, в которой живут и цветут фрески Джотто, а также живописная площадь на месте римского амфитеатра – Прато-делла-Валле, скульптурно оформленная самыми важными жителями города, ну и кое-что по мелочи.
Но путеводитель группирует их четко и непреклонно, распределяя по краям карты «Улица за улицей», стрелочками как бы подталкивая к погружению в каменный лабиринт, но – ориентировка на местности обязательно дает сбой: то, что в книге выглядело внятным каталогом обязательных впечатлений, в жизни оказывается отгорожено друг от друга всяческими неотменимыми данностями и разбросано игральными костяшками по отнюдь не игровому полю.